В двух шагах от рая - Наталья Рощина

Щеголев остановился у выхода из здания суда. Он потянулся к дверной ручке, но, словно передумав, отошел от двери и сел на ближайший стул. Опустив голову и глядя вперед, он погрузился в невеселые размышления над тем, во что превращается его жизнь. Он страшился ее, не понимая, что сейчас еще можно было попытаться все вернуть. Сейчас еще можно было, Юлия всегда отличалась добротой, душевной щедростью. Однако Щеголев даже не думал об этом. Он знал, что сейчас откроет дверь и встретит вопросительный, чуть надменный взгляд Маши. И от этой перспективы сердце его не неслось вскачь от радости и восторга. Он поймал себя на мысли, что с большим удовольствием остался бы один, не пытаясь играть в освобождение от никогда не сковывавших его уз брака.

Юлия не могла знать, о чем Щеголев думает в эти первые минуты, когда они перестали быть мужем и женой. Собственно, перестали-то два месяца назад, а формально — именно сегодня. Но даже если бы она прочла мысли уже бывшего мужа, вряд ли испытала бы злорадное удовлетворение. Мысли Юлии были более светлыми, оптимистическими. Она не ожидала от себя такого отношения к происшедшему. Невероятно переживая накануне суда, она совершенно успокоилась, войдя в просторный немноголюдный зал. Нашла глазами Щеголева, испытала едва уловимый трепет, но быстро вернулась в спокойное, ровное состояние. Еще один взгляд, обращенный на Леву, и она поняла, что была права: он не был похож на счастливого мужчину, получающего освобождение от тяжелого бремени брака. Он выглядел растерянно, даже жалко. Юлия поймала его взгляд, кивнула в ответ на его приветствие и села рядом со своим адвокатом. Она знала, что очень скоро сухой голос немолодой женщины назовет их брак расторгнутым, и не страшилась этого мгновения. Она удивительным образом смогла выйти из состояния депрессии, полностью посвятив себя заботам о Наташе и родившемся внуке. Юлия запретила себе хандрить, распускаться, возвращаться в прошлое и жалеть себя, брошенную, обманутую. У нее были более важные дела, требующие полной отдачи, душевного спокойствия. Поэтому она спешила покинуть неприятное место, где соединяются и разъединяются людские судьбы. Оказавшись без часов, она боялась опоздать к назначенному часу: Наташа просила привезти детское питание. У нее не хватало молока, и это сейчас волновало Юлию больше, чем собственные жизненные перипетии.

На ступеньках крыльца здания суда стояла невысокая коротко стриженая девушка в короткой черной кожаной куртке и кожаных брюках. Ей явно было неуютно в этой одежде. Ноябрь был сырым, холодным, заставляющим зябнуть. Но девушка держала марку молодости, отвергающей градусы Цельсия, курила длинную коричневую сигарету, манерно держа ее в покрасневших от холода пальцах. Ее фигура смотрелась одиноко и не вязалась с массивностью высоких колонн старинного здания суда. Поравнявшись с девушкой, Юлия обратила внимание на три маленькие золотые сережки в виде капелек, недоумевая, зачем нужно было делать это.

— Извините, вы не подскажете, который час? — спросила девушка, обращаясь к Юлии.

— Я без часов, где-то около пяти, — ответила она на ходу, бросив на незнакомку еще один беглый взгляд.

Почему-то девушка показалась ей яркой представительницей современной молодежи, отвергающей все, чему учили их родители, взрослые. Нигилизм просто-таки вспыхивал в ее больших, чуть подкрашенных глазах, испепеляя всех, старше сорока. Юлия спиной почувствовала, что девушка провожает ее взглядом, и позволила себе оглянуться: она не ошиблась. Выпуская узкую струю дыма, рассеивающуюся в сумерках осеннего вечера, незнакомка пристально смотрела ей вслед. Юлия не нашла ничего лучше, как помахать ей, словно хорошей подружке, с которой приходилось расставаться, повинуясь обстоятельствам. Потом она улыбнулась и ускорила шаг. Ей хотелось поскорее оказаться подальше от этого места.

Первым делом она заехала в магазин детского питания и поспешила к Наташе. Ее неделю назад выписали из роддома, и теперь полноправным членом их семьи стал маленький Андрюша. Он мгновенно стал центром всеобщего внимания, перевернув с ног на голову все заведенные в доме порядки. Теперь здесь все согласовывалось с его ритмом жизни, его потребностями. И очень скоро окружающие быстро привыкли к этому, не представляя, что может быть по-другому.

И в этот раз Юлии казалось, что она сбросила с плеч два десятка лет, когда Наташа дала ей малыша на руки, вручила подогретую бутылочку со смесью, а сама ненадолго легла отдохнуть. Она тяжело пережила роды, перестройку организма и, еще не окрепнув, нуждалась в отдыхе.

— Поспи, милая, я покормлю и уложу малыша спать, не беспокойся, — Юлия ласково улыбнулась дочери и мгновенно переключилась на Андрюшу.

Имя малышу дала Наташа. Она с самого начала была уверена в том, что родится мальчик, и поэтому сразу выбрала имя для своего сына. Она улыбалась, когда ее спрашивали: «Почему Андрей?» И только маме решила признаться. Юлия впервые услышала историю, взволновавшую ее и открывшую еще одну неизвестную, давно перелистанную страницу из жизни ее девочки. Оказалось, что у Наташи с детства остались приятные воспоминания о мальчике, с которым она дружила в детском саду, а потом училась в одном классе. С ним у нее сложились очень теплые отношения. Они оба много читали, увлекались поэзией. Стихи Мандельштама, многие из которых Наташа знала наизусть, Андрей слушал, затаив дыхание, часто подхватывал. И в глазах его было столько неподдельного восторга! Этот мальчик отличался от всех своих сверстников очень серьезным отношением к жизни. Пожалуй, Наташа сама не сразу оценила глубину восприятия мира этим совершенно внешне не выдающимся ребенком. За то, что он говорил, многие одноклассники поднимали его на смех. Все пренебрежительно рассуждали о том, что тридцать лет — глубокая старость, до которой и доживать не стоит, а он говорил, что это некий рубеж подведения итогов. Он много читал и легко рассуждал на самые различные темы. Пятнадцатилетние подростки считали его странным, заумным и практически лишали своего общества. Но Андрей был самодостаточной личностью с твердым характером, чтобы обращать на это внимание и огорчаться. Он по-прежнему находил общий язык с Наташей. А в десятом классе его семья уехала в столицу — приемная мать Андрея получила повышение. Наташа помнила тот последний день, когда они прощались. В последнюю минуту Андрей крепко пожал ей руку и, прямо глядя в глаза, взволнованно сказал, что она — самая замечательная девочка, что он никогда не забудет ее. Они пообещали не выпускать друг друга из вида, но жизнь распорядилась по-своему. Больше Наташа не видела Андрея и не знала, как сложилась его судьба. Он так и не написал ей своего нового адреса по только ему известным причинам. Но как бы там ни было, самые теплые воспоминания о друге детства, с которым у нее всегда было взаимопонимание и особенная близость, сразу натолкнули ее на мысль, что своего сынишку она назовет в его честь. Таким способом Наташа словно восполняла пробел, возникший в ее душе после того, как их дружба неожиданно прервалась. В сыне ей так хотелось со временем увидеть ту же глубину, серьезность, восторженность восприятия окружающего мира. Она верила, что они станут друзьями, неразлучными и верными.

Маленький Андрюша, внешне так похожий на своего деда, словно чувствуя желания матери, с первых дней проявлял характер и интерес ко всему, что происходило вокруг. Наташе казалось, что он уже осознанно следит своим огромными карими глазами за окружающими. Он не был похож на человечка, который лишь несколько дней назад вошел в этот мир. Даже Сева, перебирая крошечные пальчики сына, сказал, что у него не рассеянный взгляд новорожденного.