Тайная история капитализма. Почему мы бедные, несчастные и больные - Ха-Джун Чанг

продовольственной культуры мексиканцев. И в довершение всего этого, в последние годы положительное влияние NAFTA (в плане увеличения экспорта на американский рынок) просто выдохлось. В период 2001–2005 гг. показатели роста Мексики были просто ничтожными – прирост подушевого дохода составил 0,3 % в год или за весь период суммарно какие-то 1,7 %[72]. Для сравнения, в годы «проклятого прошлого» ISI (1955–1982 гг.), мексиканский подушевой ВВП рос намного быстрее, чем в период NAFTA – в среднем по 3,1 % в год[73].

Мексика – это особенно примечательный пример преждевременной торговой либерализации безо всякого разбора, но есть и другие примеры[74]. После того как в 1986 году на Берегу Слоновой Кости [Кот-д-Ивуар – Côte-d’Ivoire] сократили на 40 % тарифы, химическая, текстильная, обувная и автомобильные промышленности потерпели крах.

Безработица взлетела. В Зимбабве, после торговой либерализации 1990 года, безработица подскочила с 10 % до 20 %. Высказывались надежды, что капитал и рабочая сила, высвободившиеся из обанкротившихся по вине торговой либерализации предприятий, найдут применение в новых предприятиях. Этого просто не случилось в достаточных масштабах. Не удивительно, что рост бесследно исчез, а безработица взлетела.

Торговая либерализация создала и другие проблемы. Она увеличила нагрузку на государственные бюджеты, потому что уменьшила поступления за счёт таможенных тарифов. Это стало особенно серьёзной проблемой для беднейших стран. В силу того, что им недостаёт возможностей по сбору налогов, а таможенные пошлины собирать легче всего, то они [страны] значительно полагались на таможенные пошлины (которые иногда составляли свыше 50 % правительственных доходов)[75]. В результате, фискальная перестройка во многих развивающихся странах, которую пришлось делать после широкомасштабной торговой либерализации, была огромной; даже недавнее исследование проведённое МВФ показывает, что в странах с низкими доходами и ограниченными возможностями по сбору прочих налогов, за счёт других налогов удалось восполнить менее 30 % бюджетных поступлений, потерянных по вине торговой либерализации[76]. Более того, снижение уровня деловой активности и повышение безработицы, вызванные торговой либерализацией, сократили также поступление и подоходного налога. А когда страна уже находится под жесточайшим прессингом со стороны МВФ, чтобы сократить бюджетный дефицит, падение [налоговых] поступлений означает резкое сокращение расходов, которое зачастую отъедает [большую дыру] в таких жизненно важных сферах, как образование, здравоохранение и физическая инфраструктура, вредя долгосрочному росту.

Совершенно не исключено, что некоторая степень постепенной торговой либерализации могла быть полезной, и даже необходимой, для некоторых развивающихся стран в 1980-е годы, к примеру Индии и Китаю. Но то, что случилось в последние четверть века – это быстрая, стихийная и «ковровая» торговая либерализация. Просто чтобы напомнить читателю: в «проклятом прошлом» протекционистской импорто-заместительной индустриализации (ISI), развивающие страны росли, в среднем, вдвое быстрее, чем сегодня при свободной торговле. Свободная торговля попросту не работает для развивающихся стран.

Плохая теория, плохие результаты

Для экономистов свободной торговли всё это составляет неразрешимую загадку. Как могут у стран дела обстоять так плохо, когда они пользуются такой хорошо теоретически обоснованной политикой, как свободная торговля? («В этом вся экономика», – как говаривал профессор Бюйтер). Но им не следует удивляться. Ибо их теория имеет ряд серьёзных ограничений.

Современный тезис свободной торговли основан на так называемой теории Хекшера-Олина-Самюэльсона (теории ХОС)[77]. Теория ХОС происходит от теории Давида Рикардо, которую я обрисовал в Главе 2, но отличается от теории Рикардо в одном существеннейшем отношении. Она считает, что сравнительные преимущества происходят из международных различий в относительной наделённости «факторами производства» (капиталом и трудом), нежели международными различиями в [уровне] технологии, как в теории Рикардо.[107]

По теории свободной торговли, будь то Рикардианская версия или теория ХОС, каждая страна имеет сравнительное преимущество в каких-либо продуктах, поскольку она, по определению, относительно лучше в производстве каких-либо вещей, чем другие [страны].† В теории ХОС страна имеет сравнительное преимущество в [тех] продуктах, которые более интенсивно используют фактор производства, которым она относительно богаче наделена. Так что, даже если, Германия, страна относительно более богатая капталом, нежели трудом, может производить и автомобили, и мягкие игрушки, дешевле чем Гватемала, ей выгоднее специализироваться на автомобилях, поскольку их производство использует капитал более интенсивно. Гватемале, даже если она менее эффективна, чем Германия в производстве и автомобилей, и мягких игрушек, всё равно следует специализироваться на мягких игрушках, производство которых требует больше труда, чем капитала.

Чем больше страна придерживается этого базового шаблона сравнительных преимуществ, тем больше она может потреблять. Это становится возможным благодаря увеличению своего собственного производства (товаров, в которых она имеет сравнительное преимущество), и, что более важно, благодаря увеличившейся торговле с другими странами, которые специализируются на других товарах. Как страна может добиться этого? Оставив всё как есть. Когда они вольны выбирать, фирмы станут рационально (как Робинзон Крузо) специализироваться в том, в чём они сравнительно хороши, и станут торговать [этим] с иностранцами. Из этого следует вывод, что свободная торговля – это наилучший [выбор], и, что торговая либерализация, даже односторонняя, благотворна.

Но вывод теории ХОС существенно зависит от допущения, что производственные ресурсы могут свободно перемещаться между различными видами хозяйственной деятельности. Это допущение означает, что когда капитал и труд высвобождаются в какомнибудь одном виде деятельности, они могут немедленно и без затрат быть применены в другом. С таким допущением, известным среди экономистов под названием «совершенная мобильность факторов», изменения в структуре торговли не представляют никаких трудностей. Если закрывается металлургический комбинат, по причине наплыва импорта, скажем правительство снизило тарифы, то ресурсы, задействованные в отрасли (рабочие, здания, домны) будут задействованы (с тем же или даже более высоким уровнем продуктивности, и следовательно, с большей отдачей) другой отраслью, которая стала относительно более прибыльной, скажем компьютерной. От [такого] процесса никто не теряет.

В реальности это не так: факторы производства не могут принимать произвольную форму, когда это становится потребно. Обычно, они имеют неизменные физические свойства, и существует очень мало машин «общего назначения» или рабочих с «общепромышленными» навыками, которые смогут найти межотраслевое применение.

Домны обанкротившегося металлургического комбината нельзя подогнать под производство компьютеров; металлурги не имеют нужных навыков для компьютерной промышленности. Если их не переучить, они так и останутся безработными. В лучшем случае, они окажутся на неквалифицированных должностях, где их существующие умения и навыки пропадут совершенно зря. Этот момент метко подметила британская кинокомедия 1997 года «The Full Monty» [в русскоязычном прокате – «Мужской стриптиз»], в котором шестеро безработных металлургов из Шеффилда пытаются начать новую жизнь на поприще мужского стриптиза. Совершенно ясно, что при изменении структуры торговли, есть свои выигравшие и проигравшие, будь то по причине торговой либерализации или из-за появления нового, более продуктивного иностранного производителя.

Большинство экономистов свободной торговли признают, что есть свои выигравшие и проигравшие, при торговой либерализации, но утверждают, что их существование не может быть аргументом против неё. Торговая либерализация приносит всеобщее благо. Когда выигравшие приобретают больше, чем теряют проигравшие, выигравшие в состоянии восполнить все потери последних, и всё ещё оставить что-то себе. Это [явление] известно как «принцип компенсации» – если выигравшие от экономического изменения смогут полностью компенсировать потери проигравшим, и при этом что-нибудь останется им самим, то такое изменение стоит произвести.

Первая проблема с такой аргументацией состоит в том, что торговая либерализация не обязательно приносит всеобщее благо. Даже если есть выигравшие от этого процесса, их выгода может не быть настолько велика, чтобы покрыть потери проигравших – к примеру, когда торговая либерализация снижает темпы роста или даже причиняет уменьшение объёма [всей] экономики, как случилось во многих развивающихся странах за последние два десятилетия.

Больше того, даже если выгода выигравших превышает потери проигравших, компенсация автоматически, при помощи рынка, не происходит, что означает что одни люди будут в лучшем положении, чем другие. Торговая либерализация будет на пользу всем только когда уволенные работники быстро смогут получить лучшую (или, по крайней мере, равноценную) работу,