Город мертвых - Дин Кунц

– Ты делаешь его по-другому, – сказала она.

– Я использую миндальное молоко, – ответила Эрика, сидевшая за столом напротив девочки.

– Миндальное, то есть из орехов?

– Да. Именно.

– Ты, наверное, давишь очень сильно, чтобы выдавить из них молоко.

– Давят другие люди. Я просто покупаю его в магазине.

– А из арахиса тоже можно добыть молоко?

– Нет, не думаю.

– А можно выдавить молоко из каш-ю?

– Из кешью? Нет, не думаю.

– Ты очень красивая, – сказала Крисси.

– Спасибо, милая. Ты тоже очень красивая.

– Я была Русалочкой в подготовишке. Ну, когда в последний раз отмечали Хэллоуин.

– Готова поспорить, ты очаровала всех мальчиков.

Крисси поморщилась:

– Мальчишки. Они все хотели быть страшными. И были фу.

– Лучше быть красивым, чем страшным. Мальчики рано или поздно понимают это, но, чтобы понять, им нужно много времени.

– А в этом году я буду принцессой. Или свинкой, как Оливия из книжек.

– Я бы на твоем месте выбрала принцессу.

– Ну, Оливия – красивая свинка. Да и папа всегда говорит, что не важно, как ты выглядишь снаружи. Главное, какая ты внутри. А другие печенья у тебя тоже выходят вкусными.

– Я добавляю пекан и кокос к шоколадной крошке.

– Можешь научить мою маму?

– Конечно. Я и тебя могу этому научить.

Последним из качеств, которые Эрика Пятая – теперь Сведенборг – должна была бы обнаружить в своем характере, являлся талант вызывать к себе симпатию и воспитывать юных. Будучи выращенной в резервуаре «Рук Милосердия» в далеком Новом Орлеане, обретя сознание уже взрослой, она была лишена родителей, от которых могла бы перенять нежность, и детства, в течение которого стала бы объектом ласковой заботы других. Она была создана, чтобы служить Виктору, беспрекословно ему подчиняться, ее запрограммировали ненавидеть человечество, в особенности юное. Даже тогда Виктор представлял себе мир, где однажды исчезнут дети, будущее, в котором секс не станет служить ничему, кроме избавления от напряжения. Он мечтал о времени, когда сама концепция семьи будет уничтожена, а члены постчеловеческой Новой Расы будут привязаны не друг к другу, к странам или Богу, а лишь к нему, Виктору.

– Мама в городе, покупает мне мишек Тедди, – пролепетала Крисси.

Так сказал ей Майкл. На самом деле ее мать была мертва.

– Та глупая поддельная мама разорвала моих мишек.

Поддельной мамой являлась представительница Коммуны, заменившая настоящую Дениз Бенедетто. Майкл спас Крисси, а Карсон несколько секунд спустя убила репликанта.

– И откуда взялась та поддельная мама? – спросила Крисси.

Она казалась хрупкой, как фарфор от Лладро[14]. Доверчивая натура девочки и уязвимое сердце почти довели Эрику до слез, но она сдержала их.

– Ну, милая, наверное, это как в сказках со злыми ведьмами. Иногда достаточно заклинания, чтобы сделать их похожими на других людей.

– Поддельная мама была злой ведьмой?

– Возможно. Но поддельной мамы больше нет, она никогда не вернется.

– А куда она ушла?

– Я слышала, ее бросили в котел с ядом, который она варила, чтобы отравить других людей.

Глаза Крисси расширились без помощи горячего шоколада.

– Вот это круто.

– Она пыталась превратиться в стаю летучих мышей и улететь из котла на волю, – продолжала Эрика. – Но все мыши перепачкались ядом и – пшик! – превратившись в облачко тумана, исчезли навсегда.

– Вот так и надо всем злым ведьмам.

– Так и случилось. Пшик!

Из кабинета по коридору до самой кухни снова донесся голос Джоко, полный хакерского торжества:

– Бум, вум, зум! Выдали пудинг, теперь тащите пирог!

Отложив печенье, Крисси сказала:

– Твой маленький мальчик говорит совсем не так, как все мои знакомые мальчишки.

– Да, не так. Он очень особенный.

– Еще одна слива, еще одна слива, еще одна слива струсилась! Джоко трясет кибер-сливы! Ах-ха-ха-ха, ах-ха-ха-ха!

– А можно с ним познакомиться?

– Чуть позже, милая. Он сейчас делает домашнее задание.

– Козявки! Козявки! Козявки! КОЗЯВКИ! Ладно, ладно. Так что… резать, дергать, рвать, кусать, и-и-и из зипа вырывать! Джоко – король всего мира!

– Помнишь, как ты сказала мне о том, что папа говорил про важность внутри и снаружи? – спросила Эрика.

– Конечно.

– Так вот, Джоко очень красивый внутри.

– Надеюсь, я ему понравлюсь.

– Джоко все нравятся.

– А он любит играть в чаепитие? – спросила Крисси.

– Уверена, что он с удовольствием поиграет.

– Мальчишки обычно не любят.

– Джоко всегда хочет делать приятное. Милая, боялась ли ты когда-нибудь чего-то, позже узнавая, что этого нечего было бояться?

Крисси нахмурилась, задумавшись над вопросом, а потом внезапно просияла:

– Ага, собак.

– Ты боялась собак?

– Больших собак с большими зубами. Большого старого Дуфуса у соседей.

– Но потом ты лучше узнала Дуфуса, да?

– И он очень милый внутри.

– И снаружи перестал быть таким уж страшным, верно?

– Он теперь забавный. – Правая рука девочки взметнулась вверх, и она помахала ладонью, словно в классе хотела добиться внимания учителя.

– Что, милая?

– Герцог. Когда я его впервые увидела, он меня напугал. – Герцогом она называла Девкалиона. – Но потом он поднял меня и волшебством перенес оттуда сюда, и больше он меня не пугает.

– Ты хорошая девочка, Крисси. И храбрая. Девочки могут быть храбрыми, совсем как мальчики. Я горжусь тобой.

По коридору из кабинета все доносился голос хакерствующего Джоко:

– Джоко видит пирожок! Джоко режет тут кусок! А потом еще кусок! Они пекут, у Джоко слюнки текут! Вкусные цифровые данные! Давай, Джоко! Джоко, давай! Давай-давай-давай-ДАВАЙ!

Рафаэль Джизус Хармильо, начальник полиции, жил в двухэтажном американско-викторианском доме на Бруин-драйв. Вдоль скатов главной крыши и навеса над крыльцом, а также вокруг окон и дверей дом украшали коричневые молдинги. Это был благопристойный, разумно декорированный особняк из тех, что в свое время Голливуд преподносил как дом любой достойной уважения семьи из среднего класса, вроде Энди Харди и его отца, судьи. Но это было до того, как кинопромышленники решили, что средний класс – самый настоящий опасный заговор недалеких хапуг, фанатичных невежд, чьи дома в фильмах обязаны демонстрировать их глупость, необразованность, скучную ортодоксальность, жадность, расизм и прогнившую до основания злобную суть.