Сапфировая бабочка - Элина Литера

Бургомистр обводил нас взглядом, что-то прикидывая. Народ был чистый, одет неплохо для небогатых горожан и крепких селян. Наконец, решил: — Идем внутрь, поговорим.

Внутри на первом этаже оказался небольшой зал со скамьями. Бургомистр прошел вперед и сел на свое место лицом к залу. — Назовитесь, кто вы и чем занимаетесь.

Плотник и кухарка с детьми, семья красильщиков из сгоревшей мастерской, пивовары с грамотой из гильдии, и я. — У меня есть рекомендации компаньонки, милорд, но я согласна на работу нянькой, гувернанткой, могу учить детей.

На лице бургомистра отобразилась тоска. Он молчал, рассматривая потолочные балки. — Гривардам кухарка была нужна. Вроде как, каморку дают, дальше сами устроитесь. Как выйдете отсюда, налево, через четыре квартала направо, белый дом с синей крышей по правой стороне, на доме их имя написано. Читать умеете?

Плотник несмело кивнул, и семья, подхватив тюки и детей, потянулась к выходу.

Пивоваров отправили в самую большую таверну, где варили свое пиво. Если не пригодятся, то хоть устроятся на ночь. По местным традициям бросать сотоварищей по гильдии нехорошо.

Красильщиков в городе не было. Я припомнила, что пока мы шли сюда, я не заметила привычного по Броку разноцветья. Синий камзол бургомистра, видимо, выделял его как избраного. Местные ткани, как он сказал, красил кто-то из селян в разные степени коричневого или просто отбеливал. В конце концов, бургомистр отравил семью к ткачам — может, договорятся, а нет, пусть передадут, что он наказал хоть бы в мастерской на ночь разместить.

Осталась я. Мы сидели вдвоем в зале ратуши, я в первом ряду, бургомистр напротив меня в кресле, и смотрел он на меня слишком пристально и задумчиво. — Молодая, красивая, без семьи, — в конце концов произнес он. — Лет-то тебе сколько? — Двадцать один, — накинула я для солидности и большей убедительности в опыте. — Замуж тебе надо.

Я улыбнулась: — Прямо сегодня? Или, может, хоть осмотреться дадите?

Он фыркнул: — Все шутишь. Тут край суровый, мужиков всегда больше, чем женщин. Молодая, красивая и без защиты семьи — повод к раздору, даже такой перестарок, как ты.

Аристократия в восемнадцать девушку выводят в свет, и если она до двадцати лет не обзавелась женихом, значит, что-то с ней не то. Это мне уже рассказали. Горожанки стараются найти мужское плечо еще раньше. Что ж, пусть буду перестарком. В моем положении чем меньше внимания, тем лучше. Бургомистр смотрел на меня и что-то прикидывал. — Я не хочу оставлять тебя в городе, — в конце концов признался он. — Либо за тебя будут драться, либо соберутся охотнички попользоваться, а там тебе дорога только в таверну Литы, что на отшибе стоит.

Он остро глянул на меня, проверяя, поняла ли я, какие блюда подают у Литы. — Нет, таверна Литы не для меня. — Вот что, — бургомистр для убедительности хлопнул ладонью по подлокотнику. — В часе ходьбы от города небесные сестры собрали сирот. Сироты неблагородные, сюда их чуть ли не с половины маркизата свозят. Рук не хватает. Денег там нет — не станешь же ты отбирать у сирот монеты на новые платья. Но жилье и похлебка у тебя будут. Поживешь там с год, а я тебе мужа пока присмотрю. — Может, я как-нибудь сама? — Сама? Сама ты уже до Колдрока перестарком доехала. Переночуешь у нас с женой, завтра тебе повозку найдем, чтоб с барахлом твоим до сестер довезти. — Повозка, на которой я приехала, принадлежит мне. — Вот и ладненько, давай ее ко мне во двор.

Что ж, у меня есть год, чтоб решить, как быть дальше. За деньги я не беспокоилась — если тратиться только на недорогую одежду и мелкие расходы, то моего золота хватит года на два. Правда, путешествие, которое я задумала, как только меня перестанут так рьяно искать, потребует изрядно денег, а устройство на новом месте тем более. Значит, у меня есть год, пока бургомистр вынашивает на мой счет матримониальные планы в пользу кого-то из горожан. За этот год мне нужно выяснить, куда добраться по северным окраинам.

Утром вышла заминка. Повозка с лошадью останется при приюте, по крайней мере, пока. Значит, лошадь нужно кормить, за лошадью нужно ухаживать. Пришлось заехать туда, где в поле приехавшие торговать на ярмарку селяне складывали непроданный товар по телегам, и купить там щетку и столько сена, сколько уместилось в повозку поверх моих узлов. Я никогда не правила лошадьми, и бургомистр отрядил слугу, чтоб довез меня до приюта. Назад вернется пешком, всего-то час, погода хорошая. Похоже, бургомистр очень хотел избавиться от возможного источника беспокойства.

Не знаю, чему обрадовались в приюте больше — мне или повозке с лошадью. Сестры мигом посчитали, что если ездить за провизией самим, а не покупать, что привезут селяне, то выгода покроет и прокорм лошади, и прочие расходы. И за дровами можно ездить, и в город ребят хоть иногда свозить. Сиротам нехудо было бы поучиться обходиться с лошадьми — так им легче найти работу, как подрастут. Так что, приняли нас с распростерными объятиями.

В приюте жило сорок два ребенка. Работали две сестры неба и четыре девочки-подростка. Самому маленькому едва исполнилось два года. Мальчикам лет в десять-одиннадцать подыскивали место батраков или подмастерьев. Девочек оставляли при приюте до восемнадцати, но чем старше, тем больше они становились работницами — впрочем, как и мальчики. Старшие дети трудились, как могли. Судя по виду одежды, ее шили тут же, в приюте, из небеленого полотна. Вокруг росли овощи и травы, а по рукам многих детей было видно, что они возятся с землей.

Раньше тут был хутор. Приют жил в трех селянских домах, обычных для севера: стены из врытых в землю половинок бревен, крыша из торфа, один дом выходит из стороны небольшого холма — земля хорошо защищает от холода зимой. Имелся и сарай с конюшней, где держали всякую всячину, а сейчас бросились освобождать место для неожиданного жильца.

В одном доме жили девочки, в другом мальчики, в третьем — что-то вроде общей комнаты, а за перегородкой — сестры неба и помощницы. Все спали на грубо сколоченных трехярусных кроватях. Хорошо хоть, что не шатаются. В комнате для взрослых было три кровати по три места, и мне дали на выбор среднюю или под потолком.

Приют выживал. Сестры с гордостью сказали, что за прошлую зиму умерло всего два ребенка — от жара и кашля, а от голода и холода тут никто не умирает! Деньги на содержание приюта присылает маркиз, и шлет он надежного человека прямо сестрам в руки. Иногда что-то перепадает от бургомистра, если хороший год. Если плохой, что ж, не получится побаловать детей свежим молоком и яйцами хоть иногда.

Я здесь на год. А они всю жизнь. Дети выглядели хоть и здоровыми, но худыми и мелкими. Это не пухлощекие карапузы, которых я видела предыдущие шестьдесят лет.

В голове всплывало то, что я знаю о деревенской жизни, и какие-то осколки прочитанного про средневековье. — Сестра Мартия, я здесь человек новый, я из города на юге, поэтому простите, но некоторые вопросы могут показаться вам наивными. Есть ли причины, по которым вы не заведете куриц? Насколько я знаю, за ними не нужен дорогой уход. Почему вы не устроите какое-нибудь прибыльное дело? Например, девочек можно посадить за прядение. Можно даже готовить шерсть здесь, на месте, покупая сырую у селян. Дети постарше могут ее чесать.