Нечестивый союз - Сюзанна Грегори

– Скажите, мастер Бартоломью, человек, которому делают трепанацию, испытывает сильную боль? – неожиданно поинтересовался Роберт Дейнман.

Вопрос этот вызвал у многих студентов подавленные смешки и положил конец затянувшемуся спору между магистром и молодым монахом. Из всех учеников Бартоломью Дейнман был наименее способным. В Майкл-хауз он поступил лишь благодаря богатству своего отца. Бартоломью метнул на Дейнмана быстрый взгляд, дабы удостовериться, что тот не имел намерения устроить из лекции потеху. Однако бесхитростное выражение лица юноши убедило врача в том, что нелепый вопрос задан вполне серьезно. Бартоломью даже стало жаль Дейнмана. Он знал, что бедняга старается изо всех сил, чтобы не отставать от остальных, но науки никак ему не даются. Впрочем, при мысли о вреде, который подобный медик может принести больным, все сочувствие Бартоломью мигом улетучилось. Он уповал лишь на то, что Дейнман никогда не выдержит испытательного диспута.

– Несомненно, трепанация может причинить пациенту сильную боль, – медленно произнес Бартоломью.

Он хотел спросить Дейнмана, как, по его мнению, должен чувствовать себя человек, в голове у которого проделали дырку, но потом решил не поднимать незадачливого тупицу на смех в присутствии товарищей.

– Однако есть несколько способов, посредством которых мы облегчаем его страдания. Каковы эти способы?

Бартоломью поднялся с подоконника и вновь направился к камину. По его знаку Балбек огласил целый список снадобий, притупляющих ощущения и делающих страдания больного менее мучительными.

– Что вы можете сказать о настое опия? – прервал его Бартоломью.

На прошлом занятии они обсуждали, какие дозы этого вещества следует использовать при трепанации, но Балбек, судя по всему, уже забыл об этом.

Студент на мгновение запнулся, а потом заявил, что настой опия является одним из наиболее надежных средств облегчения боли.

– Какую дозу снадобья вы дадите ребенку, если ему предстоит хирургическая операция? – осведомился Бартоломью.

Балбек вновь пришел в замешательство. Все прочие студенты, судя по растерянным лицам, тоже пребывали в неведении.

– Три меры, – робко предположил Дейнман.

– Не многовато ли? – язвительно заметил Бартоломью, тут же забывший о своем намерении воздержаться от насмешек над Дейнманом. – Боюсь, мастер Дейнман, тогда ребенку операция уже не потребуется. Ему будет нужен лишь гроб. Так кто же ответит на мой вопрос? Может, вы, мастер Грей? Стряхните, наконец, с себя дремоту.

– Достаточно одной меры, – с обычной уверенностью заявил Грей.

Бартоломью на мгновение прикрыл глаза, а потом обвел притихших студентов укоризненным взглядом.

– Мне жаль тех несчастных, что обратятся к вам за помощью, – отчеканил он. – Ваше невежество будет стоить жизни многим больным. Я дважды говорил, какая доза опия безопасна для детей. Однако ни один из вас не счел нужным запомнить это. Завтра мы будем обсуждать книгу Диоскорида «О лекарственных веществах», а также достоинства и недостатки различных обезболивающих средств. Сегодня после обеда Балбек будет читать книгу вслух, и всем вам следует при этом присутствовать. Тот, кто не удосужится выучить, как применять и дозировать опиаты, завтра может не утруждать себя присутствием на занятии.

Произнеся эту тираду, Бартоломью резко повернулся и вышел из зала. Он надеялся, что ему удалось пристыдить студентов и они возьмутся, наконец, за ум. Лень и беспечность учеников порой приводили Бартоломью в отчаяние, ибо он знал, как велика нужда в сведущих медиках. Но, так или иначе, он не собирался смягчать свои требования и относиться к юнцам более снисходительно. Лучше вообще не обращаться к доктору, чем попасть к тому, кто не знает своего ремесла.

Раздался звон колокола, приглашающего к обеду, и Бартоломью направился мыть руки. Майкл уже торопливо шагал через зал, надеясь оказаться за столом первым и получить лучшие куски. Францисканцы собирались вместе, чтобы группой пересечь двор. Первенство среди них, несомненно, принадлежало брату Уильяму – религиозному фанатику, который, по слухам, прежде служил инквизитором, однако был отстранен от дела за излишнее рвение.

Бартоломью занял свое место рядом с Майклом – за столом на возвышении в южном конце зала. Здесь обедали все магистры. Сутана дородного монаха была усеяна крошками. Он уже успел наполовину опустошить корзинку с хлебом. По левую руку от Бартоломью восседал отец Эйдан, член францисканского ордена. Несмотря на относительную молодость, он был лыс, как колено, передние его зубы выдавались вперед, а взгляд светло-голубых глаз неизменно оказывался холоден и безучастен. Бартоломью слыхал, что отец Эйдан является выдающимся теологом; впрочем, все попытки завязать беседу с францисканцем оставляли у доктора тягостное впечатление.

Рядом с Эйданом сидел брат Уильям, за ним – Кенингэм, чьи седые взъерошенные волосы, как обычно, торчали в разные стороны. Место рядом с мастером занимал Роберт Элкот, а Пирс Хесселвел восседал в дальнем конце стола. Хесселвел преподавал в колледже законоведение и обыкновенно носил под мантией красивую и дорогую одежду. Найти магистра законоведения было непросто, ибо после черной смерти законникам жилось в Англии на редкость привольно и сытно. Многие из жертв чумы не успели оставить завещания, а те завещания, что все же были написаны, нередко оспаривались возможными наследниками. Так что работы законникам хватало, и мало у кого возникало желание оставить прибыльную адвокатскую практику и посвятить себя деятельности университетского преподавателя, которая оплачивалась весьма скромно.

Припозднившиеся студенты заняли, наконец, места за двумя длинным столами, стоявшими перпендикулярно к столу магистров. После трапезы столы вновь расставляли вдоль стен, чтобы они не мешали проведению занятий. Гул голосов смолк, и в зале воцарилась тишина.

Мастер прочел молитву и оповестил, что застольные беседы в этот день разрешаются, однако исключительно по-латыни. В ближайшее время многим студентам предстоял испытательный диспут, и Кенингэм, по всей вероятности, рассчитывал, что латинские разговоры помогут им лучше подготовиться. Францисканцы, полагавшие, что вкушать пищу следует в молчании, неодобрительно нахмурились. Обычно во время трапез кто-нибудь из студентов читал вслух Библию, дабы способствовать духовному просветлению собравшихся. То, что сегодня мастер позволил себе нарушить эту традицию, явно вызвало неудовольствие многих монахов.

Майкл и Бартоломью, в отличие от них, не имели ничего против застольной беседы. После обеда они намеревались встретиться со служителями церкви Святой Марии, и теперь у них появилась возможность обсудить, какие вопросы задавать в первую очередь.

– Как прошли твои занятия? – спросил Майкл, наклонившись к Бартоломью и не сводя жадных глаз с блюда, на котором лежали куски соленой говядины.

– Не лучшим образом, – пожал плечами Бартоломью, посмотрев на своих студентов в дальнем конце одного из столов. Грей, встретившись с ним взглядом, смущенно потупился, и Бартоломью решил, что его упреки возымели действие.