Записные книжки - Уильям Сомерсет Моэм

* * *

Бог проходит всеми земными дорогами, вспахивая почву и засевая ее болью и муками, засевая всюду — с востока до запада.

* * *

Золотое великолепие летнего вечера.

Словно пламенный меч, осушивший безутешные слезы в глазах Евы.

* * *

Оранжерейные красавицы в стиле Патера, от них исходит тяжелый аромат увядающих тропических растений — букет орхидей в натопленной комнате.

* * *

Солнце казалось раскаленной печью, переплавлявшей тяжелые тучи в золотистый сверкающий дождь; и такой разливался ослепительный свет, что невольно возникала мысль о гигантском катаклизме, в котором будет выкован новый могучий мир; а тучи на востоке казались не тучами, а клубами дыма, ползущими из плавильни. В воображении возникали титаны, созидатели нового мира — они швыряют в бурлящий котел ложных богов, мирские блеск и суету, тысячу металлов, бесчисленные творения человека; в жуткой тишине все живое распадается, рассеивается и превращается в новые, бесплотные, таинственные вещества.

* * *

Под быстрыми прикосновениями ветерка по молодой листве пробегала легкая чувственная дрожь.

* * *

Казалось, душа моя обратилась в музыкальный инструмент, на струнах которого боги наигрывают мелодию отчаяния.

* * *

Сердце полнилось жалостью к ней, и хотя я ее больше уже не любил, я не находил утешения. Вместо прежней горькой муки возникла тягостная пустота, пожалуй, еще более невыносимая. Любовь может пройти, но остается память; бывает, и память стирается, но даже это может не принести облегчения.

* * *

Злые волны моря.

В вышине неслись облака, медно-рыжие и багровые на фоне молочно-голубого неба.

Вереск сдержанно лиловеет благородным аметистом.

* * *

Под низким серым небом все краски пейзажа проступали с небывалой яркостью; особенно насыщенными казались коричневый и зеленый тона полей, темно-зеленый — живых изгородей и деревьев; тона, совсем не похожие на великолепие итальянского пейзажа, но столь густые и щедрые, что казались основными цветами. Зрелище это напоминало старинные иконы, где художники добивались подобного эффекта свечения благодаря сплошному золотому фону.

* * *

Когда вы влюблены, что радости вам в том, что на любовь вам отвечают добротою и дружеским расположением? Все это содомским яблоком[5]застревает у вас в глотке.

* * *

В прежние дни достаточно было просто находиться рядом с …. молча бродить с нею или болтать о всяких пустяках; теперь же, когда мы оба замолкаем, я ломаю себе голову, не зная, что сказать, а если заговариваем, то беседа идет принужденно и неестественно; я испытываю неловкость, находясь с нею наедине.

* * *

До чего же нелепо думать, что любые перемены свидетельствуют о прогрессе! Европейцы сетуют, что китайские кустари-искусники пользуются теми же орудиями, что и сотни лет назад; но если этими грубыми инструментами им удается творить с изяществом и филигранностью, которые и поныне недоступны западным ремесленникам, то с какой стати им что-то менять?

* * *

Три обязанности женщины. Первая — быть красивой, вторая — быть хорошо одетой, и третья — никогда не перечить.

* * *

Смутная тихая песнь Лондона, похожая на отдаленное гудение могучей машины.

* * *

С годами становишься более молчаливым. В молодости хочется всю душу излить миру; остро ощущаешь свое братство с другими людьми, тянет броситься им в объятия, не сомневаясь в ответном порыве; хочется открыться окружающим, чтобы они приняли тебя, и одновременно хочется проникнуть в их души; кажется, самая жизнь твоя, перетекая, сливается с жизнью других, как воды рек сливаются в океане. Но постепенно способность к такому слиянию исчезает; между тобою и окружающими возникает преграда, и вдруг понимаешь, что они тебе чужие. И тогда всю свою любовь, всю жажду общения сосредоточиваешь на одном человеке, как бы в последней попытке слить свою душу с его душой; всеми силами притягиваешь его к себе, стремясь познать его и дать ему познать тебя до самых потаенных уголков души. Мало-помалу, однако, обнаруживаешь, что это невозможно, и как бы пылко ты его ни любил, как бы сильно к нему ни привязался, он так и останется тебе чужим. Даже самые любящие муж и жена не знают друг друга. И, замкнувшись в себе, ты молча, таясь от людских глаз, начинаешь возводить свой собственный мир и не открываешь его даже тому, кого любишь больше всех, ибо знаешь: ему не постигнуть твоего мира.

* * *

Иной раз чувствуешь ярость и отчаяние оттого, что так мало знаешь тех, кого любишь. Сердце разрывается от невозможности понять их, проникнуть в сокровенные глубины их душ. Бывает, по случайности или под воздействием порыва чувств приоткрывается внутренний мир любимого человека, и тогда с горечью убеждаешься, как мало знаком тебе этот мир и как страшно далек от тебя.

* * *

Иногда двое, поговорив на какую-то тему, вдруг замолкают, и тогда мысли их текут в разных направлениях; через некоторое время, заговорив снова, эти двое с удивлением обнаруживают, как далеко они мысленно разошлись.

* * *

Говорят, что жизнь коротка; возможно, тем, кто оглядывается на прожитое, она и впрямь кажется короткой; но для тех, кто смотрит вперед, она представляется жутко долгой, бесконечной. Порою возникает чувство, что не хватит сил прожить ее. Отчего нельзя заснуть и больше никогда, никогда не просыпаться? Как, наверное, счастливо живут те, кто с радостью ждет вечности! Мысль о вечной жизни наводит ужас.

* * *

На земле такое множество людей, что поступок отдельного человека не имеет особого значения.

* * *

Как вы любите сыпать нравоучительными афоризмами! Так и тянет перемежать ваши изречения понюшками табака.

* * *

Ужасно не иметь возможности выразить свои чувства и поневоле хранить их втайне.

* * *

Неужто я, словно второстепенный поэт, выставлю кровоточащее сердце свое на обозрение пошлой толпе?

* * *

Будь у людей возможность в первый же год спокойно расторгать брак, то из пятидесяти пар ни одна не осталась бы вместе.

Читатели и не подозревают, что текст, на чтение которого у них уходит полчаса или пять минут, автор писал кровью своего сердца. Чувства, которые кажутся им «столь достоверными», он в полной мере испытал сам, орошая подушку горькими слезами.

* * *

Скорбь человеческая столь же велика, что и человеческая душа.