Свет, который мы потеряли - Джилл Сантополо

И слезы вдруг хлынули из моих глаз, слезы гнева, слезы печали, слезы смятения и боли.

– Гейб, Гейб, – повторяла я снова и снова, – что ты наделал? Как ты мог? – Наконец я справилась с собой. – Как же ты мог не сказать мне? Как ты мог сообщить мне об этом только сегодня?

Ты протянул ко мне руки, но я сопротивлялась, отталкивала тебя прочь, даже сама удивлялась, откуда взялось столько силы.

– Если бы я знала заранее, мне не было бы так больно, – говорила я. – Если бы мы с тобой вместе обсуждали все это. Неужели ты не понимаешь? Мы с тобой были единое целое. А сейчас ты отрезал меня от себя. Как мог ты строить какие-то планы без меня? Как мог ты строить такие планы без меня?

Ты тоже плакал, из носа у тебя капало и стекало по подбородку.

– Прости меня, – говорил ты. – Я старался как лучше. Я не хотел сделать тебе больно. Прости меня.

– Не хотел, а сделал, – говорила я, задыхаясь. – Больнее, чем можешь себе представить. Больнее, чем нужно было. Теперь я вижу, что ничего для тебя не значу.

– Это неправда.

Ты вытер нос и снова протянул ко мне руки.

– Не смей! – сказала я. – Не смей прикасаться ко мне!

– Люси, пожалуйста, – умолял ты. – Прошу тебя.

Ты уже плакал даже сильнее, чем я.

– Мне нужно, чтобы ты поняла. Я ничего не могу поделать, это сильнее меня. Я должен, даже против своей воли, это единственное, что дает мне ощущение, будто я живу правильно. У меня в мыслях не было сделать тебе больно. К тебе это не имеет никакого отношения.

– Да, ко мне не имеет. Но это имеет отношение не только к одному тебе. Это имеет отношение к нам обоим. Это говорит о том, что ты уничтожил нас с тобой.

Ты посмотрел на меня так, словно я влепила тебе пощечину. А мне этого и хотелось.

– Ничего я не уничтожил… И это не имеет отношения к нам с тобой, Люси. Честное слово. Это имеет отношение только ко мне. Это нужно только мне одному. Во мне что-то сломалось, и это единственный способ поправить. Я думал, ты поймешь. Ты же всегда меня понимала…

Но нет, на этот раз я не поняла.

– Почему ты не можешь остаться? – перебила я. – Снимай себе Нью-Йорк, тебе разве мало? Да здесь столько сюжетов, на несколько жизней хватит! Вспомни, как ты был счастлив, когда «Нью-Йорк таймс» напечатала твою фотографию.

Ты покачал головой:

– В других местах я способен на большее. Способен работать лучше. Для хорошей работы мне нужна перемена. Мне очень жаль, но это так и есть. Ты же знаешь, как много для меня это значит.

– Знаю, но могут же быть иные пути.

– Других нет.

– Но почему нельзя уезжать в командировку, делать работу и потом возвращаться домой?

Я готова была встать перед ним на колени. Я понимала, это унизительно, но мне уже было все равно.

– Не получится. Пит говорит, если я хочу эту работу, надо забыть обо всем другом.

– Ах, твой Пит говорит! – рассвирепела я. – Значит, с Питом ты обсуждал все это, а со мной нет?

– Люси… – начал ты.

– А знаешь что? – снова перебила я. – Шел бы ты ко всем чертям! – Меня охватила бешеная злость. Я подошла к кровати схватила твою подушку, второе одеяло и швырнула на диван. – Сегодня ты будешь спать здесь.

– Люси, мы же не договорили. – Кончиками пальцев он взял одеяло и растерянно смотрел на него.

– Не о чем больше разговаривать!

Я выключила свет и расстегнула молнию на платье.

Конечно, оба мы долго не могли уснуть. Я перебирала в уме, так и сяк, наш недавний разговор. Как ни ненавидела я тебя в те минуты, мне все равно жутко хотелось встать, подойти к дивану и забраться к тебе под одеяло, почувствовать твое крепкое тело. Только ты мог меня успокоить, но в то же самое время думать о тебе было больно.

Вдруг ты поднялся с дивана и подошел к кровати.

– У меня есть идея, – услышала я твой голос, но промолчала. – Я знаю, ты не спишь. У тебя глаза блестят в темноте.

Шторы мы не задернули. Свет городских огней падал на тебя сзади. Ты словно был окружен световым ореолом. «Как падший ангел», – подумалось мне.

– Ну что? – не выдержала я.

– А может… может, поедешь со мной, а? – В полумраке ты осторожно протянул руку. – Может, так решим эту проблему?

Я тоже протянула руку и коснулась твоей. На секунду показалось, что в твоих словах есть здравый смысл. Но потом вдруг до меня ясно дошло, о чем ты просишь. Я представила себе Багдад. Проблемы с визами. Проблемы с жильем. С работой.

– Но… как ты себе это представляешь?

Ты присел на край кровати, не отпуская мою руку, и пожал плечами:

– Придумаем что-нибудь.

– А где я буду жить? Что буду там делать? А моя работа? А, Гейб?

Меня снова охватила злость. Ты просишь, чтобы ради тебя я бросила все, о чем мечтала, в то время как сам ради меня не желаешь поступиться ничем. Ты даже словом не обмолвился о компромиссе, для тебя это даже не обсуждалось.

Ты покачал головой:

– Не знаю. Но разве другие так не делают? Найдешь новую работу. Скажем, станешь писать статьи, это уже кое-что. Я буду снимать, ты писать к фотографиям тексты. Эх, надо было подумать об этом раньше. Было бы идеально.

– А я-то думала, Гейб, что мои мечты для тебя не пустяк. Взял да выбросил на помойку.

Да, я любила тебя. Очень любила. И сейчас люблю. Но то, о чем ты просил, было несправедливо. Очень больно было сознавать тогда – да и сейчас тоже, – что ты принял решение уехать, не посоветовавшись со мной, и не желал подумать о других вариантах.

– Я этого не говорил.

Я тяжело вздохнула. Это уже слишком…

– Утром поговорим, – сказала я.

– Но… – начал ты и не закончил. – Ладно.

Однако ты не двигался. Продолжал сидеть на кровати и держать меня за руку.

– Гейб, – сказала я.

Ты заглянул мне в лицо. За окном проехала полицейская машина, и свет ее мигалки отразился в твоих глазах.

– Я не могу без тебя заснуть, Люси.

Из глаз у меня снова потекли слезы.

– Это нечестно, – сказала я. – Ты не должен так говорить. Не имеешь права.

– Но это правда, – возразил ты. – Поэтому ты должна поехать со мной в Ирак.

– Только потому, что, когда меня нет рядом в кровати, у тебя проблемы со сном, да? – Я выдернула руку.

– Я не имел в виду буквально. Я хотел сказать, что люблю тебя. Хотел попросить прощения. Сказать, что хочу, чтобы ты поехала со мной.

Ты так ничего и не понял.