Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть 1. - Алексей Хренов

поручали таскать воду на кухню, колоть дрова, подметать плац, крыть железом крышу склада или драить железки ветошью в керосине. На кухне он нашёл и неожиданный бонус — при любой возможности заигрывал с официантками и поварихами, постепенно становясь своим в их шумном и гостеприимном коллективе.

Кухонные сплетницы, всегда наготове поделиться новостями, не упустили шанса просветить Лёху по поводу «той самой красавицы». С заговорщицкими шепотками и выразительными взглядами они раскрыли, что у Насти, оказывается, появился серьёзный кавалер — капитан из оперативного отдела флота. Говорили, что он перевёлся с Дальнего Востока и уже водил её в ресторан на Северной стороне. А ещё, сообщали с придыханием, «они даже ездили на бульвар Нахимова — кольца в ювелирном смотрели».

Лёха, монотонно драил закопчённый котёл, слушал всё это молча, внешне оставаясь равнодушным. Но внутренне ситуация всё же неприятно царапала его за сердце, хотя вокруг было достаточно других девушек, готовых к общению и более доступных для его внимания.

03 апреля 1936. Санчасть аэродрома Кача.

Однажды, будучи сдан на принудительные работы в местную медсанчасть для побелки стен, Лёха без особого энтузиазма махал сооружённым из старых тряпок самодельным валиком. Как высказался зам по тылу, воспитывая свою «разгильдяйскую натуру».

Военврач третьего ранга Любочка — симпатичная, крепенькая брюнетка лет тридцати с честным третьим размером — не преминула внимательно проследить за прогрессом. Но одного Лёха точно не ожидал, что окажется прижат к стене в маленькой подсобке. Сначала Лёха, пытаясь выбраться из стеснённого пространства, невольно дотронулся до её бедра, плавно переходящего ... переходящего в правое попу-попие. А может, и не случайно… История, как говорится, умалчивает.

— Значит, Машку можешь четыре раза укатать, а тут сбежать думаешь? — прозвучал её голос хрипло и угрожающе, отчего у Лёхи по спине пробежали мурашки.

Тепло её дыхания и её слова ошарашили Лёху. Прежде чем он успел осознать, что произошло, крепкие женские пальцы неожиданно сильно сжали его за хозяйство между ног. Он замер.

Жар в лице только усилился, когда он попытался что-то сказать. Но Любочка не собиралась его отпускать. Её глаза блестели, как у охотницы, которая наконец поймала свою добычу.

Минут через тридцать раскрасневшийся Лёха снова махал валиком по стенам, а товарищ военврач, поправив юбку и скрыв женские достоинства, с масляным взглядом кошки, объевшейся сметаны, сидела, подперев голову рукой, и, покачивая ногой в туфле, изучающе наблюдала за ним.

— А Машка то, сучка крашенная, не врала…И откуда у тебя столько опыта! — проговорила она с удивлением и явным восхищением, кидая на Лёху оценивающие взгляды – надеюсь не надо говорить, что бы все случившееся здесь осталось в тайне? — добавила она с игривой улыбкой.

— Нет, сейчас к замполиту сбегаю за фотоаппаратом, он мне Боевой листок поручил выпустить с утра! – ляпнул слегка обиженно наш герой.

Любочка на секунду замерла, глядя на него с недоумением, а затем разразилась задорным смехом, показывая ровненькие белые зубки, да так, что ей пришлось вытирать слёзы.

— Ну ка быстро пошли в процедурную! Фотограф малолетний! – строго приказала она, расстегивая юбку.

— Товарищ доктор, а вы же наденете белую шапочку с красным крестом для соблюдения санитарных норм! - дурашливо заканючил Лёха.

«А жизнь то налаживается», — думал Лёха через полчаса в очередной завязывая веревочки на штанишках и по дурацки улыбаясь.

03 апреля 1936. Штаб авиационного полка, аэродром Кача.

Командир ходил по кабинету перед сидящими за столом представителями руководства полка — комиссаром, начальником штаба и замом по тылу.

— И в завершение планёрки, товарищи красные командиры, что за идиотскую историю мы тут устроили в полку! Хренов, конечно, заслуженно получил свои десять суток гауптвахты за пререкания со старшими по званию, — тут Геннадий Васильевич слегка замялся, чувствуя, что немного кривит душой, — но что за бардак у нас вообще творится! Боевые лётчики бегают по оврагам, собирая лопухи! И это вместо боевой подготовки! — он снова сорвался на крик.

— Вениамин Маркович! — обратился он к старшему тыловику. — Вы что об этом думаете?

— А что я могу думать, газеты ведь в ведении Владимира Александровича! — тот ловко съехал с темы и подставил политрука.

— Нам в типографии выделяют совсем мало… - начал в ответ канючить политрук.

— Ну почему! Почему! Я, командир полка, должен решать, чем вытирать ж@пы?! Почему! Значит так! Володимир Олександрович! — на украинский манер обратился он к политруку, — договаривайтесь с типографией, чтобы газет было вдоволь. И для чтения, и для… прочих нужд. Вениамин Маркович, съездите вместе с комиссаром, обсудите с типографией возможности, может, они нам там какой-нибудь брак по случаю будут сдавать. Ну и выделите им что-нибудь дефицитное… Не мне вас учить, — подытожил командир полка.

Единственные моменты, когда у Лёхи появлялись сомнения в неправильности всего этого бардака, наступали в дни полётов. Маленькие тупоносые бипланы с ревом разбегались по полосе, подпрыгивали и, оставляя за собой шлейф звука и пыли, уносились в голубое небо. А Лёха, приписанный к технической службе, сидел в тени ангара, склонившись над тазиком с керосином, где драил закопчённые детали карбюраторов, вдыхая резкий запах горючего.

«Да, так меня зелёные человечки депортируют обратно», — с грустной иронией думал он, ощущая, как тоска заполняет его до краёв.

К концу недели Лёха, с его развесёлым характером и готовностью помочь в любой ситуации, стал желанным гостем на кухне, в хозяйственной части, в ТЭЧ и особенно в медсанчасти. Его появление в любой из этих точек части неизменно вызывало улыбки и оживление среди персонала.

«О! Кстати! А не заглянуть ли в санчасть?» — пронеслось у него в голове. Лёха мысленно представил процедурный кабинет во всех деталях: белоснежные простыни, запах спирта, знакомую улыбку и нежные губы товарища военврача третьего ранга. Эта мысль вернула ему отличное настроение, и ноги сами направились в завлекательном направлении.

Честно отсидев весь срок ареста в проклятом сарае, Лёха наконец вышел на свободу на одиннадцатый день своего заключения. По-хорошему надо было бы сгонять домой, но, стараясь выслужиться, караул доставил его прямиком в штаб. Он старательно привёл в порядок свой единственный комплект обмундирования, насколько это было вообще возможно, и, подталкиваемый в зад разводящим караула, отправился на доклад.

Попав ровно на утреннюю планёрку на