Откровения людоеда - Дэвид Мэдсен

— Такой же, как был у Стэна.

Кто, черт подери, этот Стэн?

— Ариадна, кто этот…

Ей, в конце концов, удалось расстегнуть замок, и ее пальцы прокрались внутрь.

— Видите ли, — сказал я, — такие вещи чреваты для меня серьезными проблемами с управляющими…

— Разве кто-нибудь узнает?

— Обслуживающему персоналу строго запрещено…

— Ох, Орландо, я живу слишком долго, чтобы мне что-то запрещать!

— И, тем не менее, Ариадна…

Она снова захихикала.

— Кроме того, я не должен воспользоваться вашим предложением, — сказал я.

— Почему же нет? В любом случае, я единственная, кто может воспользоваться тобой. Дорогой, разве ты не видишь, что я пытаюсь совратить тебя?

Я чувствовал, как мои хлопковые подштанники подцепил один из ее рифленых ногтей.

— Ты не хочешь помочь мне осуществить твою мечту? — спросила она.

— Конечно, хочу, но все это такну, — так неожиданно…

— Тебе не кажется, что перспектива совращения достаточно захватывающая?

Конечно же, я считал перспективу получения даже доли ее богатства весьма захватывающей, так что вопреки своему отвращению, я был осторожен со словами.

— Это глупый вопрос, — сказал я.

— Конечно, глупый. Молодость не может, но уступает сладости соблазна…

Немного поразмыслив над этим гротескным происшествием, я был крайне поражен высокой степенью сноровки в искусстве корысти, которую я, казалось, приобрел столь непринужденно и быстро; однажды блеснувшее оптимистическое обещание моего продвижения, которое предлагали финансовые средства этой зловонной старой ведьмы, — и я напряг все силы, чтобы уцепиться за это. Мне, во всяком случае, не было стыдно так поступать, ведь разве не клялся я, что применю все свое физическое очарование ради хорошего дела? Очарование мое было, в конце концов, получено в наследство от самой дорогой из матерей — моей королевы Хайгейта, — и получение прибыли с его помощью, несомненно, возвеличило бы ее память. Единственная моя проблема заключалась в том, как выжать столько, сколько смогу, из миссис Батли-Баттерс за минимальную отдачу, так как даже у моего ваньки-встаньки есть гордость, и я бы предпочел не инвагинировать его; все же — когда я обдумывал, что она может сделать для меня — это был случай пребывания в состоянии utrumque paratus.[87]

— Ох, Орландо, Орландо, — прошептала она, струйка пенящегося шампанского появилась из уголка ее рта и стекла по морщинистому подбородку.

Затем она сказала:

— Я думаю, что пьяна.

— На самом деле, Ариадна, вы просто в стельку.

— Меня сейчас вырвет.

Она резко упала на меня, ее голова сильно ударялась о мое плечо, я и пришел в замешательство и смутился, наблюдая, как кожа на се голове начала странно соскальзывать, потом я понял, что у нее парик. К моему облегчению, неожиданная встреча ее похожей на клешню руки с моей сморщившейся мужественностью неожиданно прекратилась.

— Я сплю? — пробормотала она сквозь бульканье слюны.

— Нет, — сказал я, — но вы устали. Возможно, вам следует поспать.

— Милый Орландо…

— Милая Ариадна.

Я оставил ее прямо так, как она была, растянувшейся на подушках, и на цыпочках вышел из комнаты. На следующий же день я получил подарок — завернутые часы «Раймонд Вейл», с ними была маленькая карточка в форме сердца, на которой были неразборчиво написаны слова: «Возможно, мы можем превратить мечты друг друга в реальность».

Я видел, как Мастер Эгберт, пока я спал, с головы до ног осмотрел меня и часы на моем запястье.

За часами «Раймонд Вейл» последовала авторучка «Монт Бланк», пара запонок из цельного золота с выгравированными на них моими инициалами, бумажник из свиной кожи, и второе приглашение в се комнату на шампанское.

Мастер Эгберт зашипел на меня:

— Если ты жаришь эту старую корову, из которой песок сыпется, то ты отвратителен мне.

— Вы что, ревнуете?

— На самом деле, да. Но есть и еще что-то по-настоящему нечистое в погружении твоего любовного фитиля в женщину ее лет. Ей должно быть стыдно.

— Я не геронтофил, ия не погружаю свой фитиль, когда это происходит.

— Но ты увлекаешь ее, ты, безжалостный Жигало.

— Это совсем другое дело.

— Если твой голландский соус из-за этого пострадает, ты пожалеешь об этом. Я твою задницу до крови выпорю.

— Ах, обещания, обещания.

Во время второго визита я обнаружил свою допотопную geldmutter[88]), лежащую на атласной кровати, одетую в случайно расстегнувшуюся chinoise[89]кофточку и зеленые панталоны; она выглядела нелепо, но была, к сожалению достаточно трезвой, что, казалось, свидетельствовало о том, что она имеет серьезные намерения. Ее обнаженные бедра были подобны полоскам выцветшей гниющей резины. Ох, есть ли что-нибудь столь же омерзительное, как по-настоящему старая плоть? Ее слезящиеся глаза, угольно черные в накрашенных и опустошенных ложбинках, блестели в откровенном ожидании.

— Орландо, дражайший мальчик, — сказала она, грассируя, — входи, входи!

Это было именно то, чего, как я надеялся, не потребуется.

— Я ждала тебя.

— Здравствуйте, Ариадна, — сказал я.

— «Здравствуйте»? Столь официально, столь равнодушно? Ах, Орландо, ты так холоден по отношению к своей любящей девочке?

— Весьма благодарен за часы. И за ручку. И за запонки — посмотри, я одел их.

Она взмахнула в воздухе тонкой рукой, взметая неожиданный ливень из талька.

— Пустяки! — сказала она, — безделушки! Ты же знаешь, что я хочу сделать, разве нет?

— Что?

— Я хочу осуществить твои мечты.

Я медленно кивнул головой.

— Для этого потребуется достаточно много денег, — сказал я.

— У меня уйма денег. Сколько нужно, конкретно?

— Я не могу сказать, приблизительно… Сначала мне нужно найти правильное место. Я должен быть уверен. Имеет смысл начинать все это с достаточными средствами. Я не могу даже начать выбор различных вариантов без приличных средств…

— Я могу заставить Лоуренса Дигби составить подходящее соглашение утром.