Призрак улицы Руаяль - Жан-Франсуа Паро

— И где именно на теле вы их нашли? — спросил он.

— Везде понемногу, но больше всего на голове, хотя в густых и светлых волосах цвета спелой соломы они были почти незаметны.

Николя задумался. Как всегда, он чувствовал себя готовым стать адвокатом самого дьявола, лишь бы докопаться до истины.

— Даже если жертва скончалась задолго до начала печальных событий на площади Людовика XV, не могли ли вы — заранее прошу меня простить — ошибиться, и нет ли оснований предполагать, что повреждения шеи случайны, получены, когда тело вытаскивали из завалов, и не они стали причиной смерти.

— Мы заявляем совершенно официально, — ответил Сансон, — что эти повреждения были получены при жизни жертвы, и именно они повлекли за собой ее смерть. Не стану утомлять вас подробностями, но характер повреждений не оставляет сомнений. К тому же, одежда жертвы в полной сохранности, а в случае гибели жертвы в давке это было бы невозможно.

— Тем более, — подхватил Семакгюс, — тогда мы не смогли бы объяснить выражение лица и наличие черной крови в легких.

— Как вы считаете, роды прошли нормально? — задал вопрос Бурдо. — Иначе говоря, есть основания предполагать, что был сделан аборт?

— Трудно сказать. Кожные складки в области живота, без сомнения, наличествуют, причем такие, какие бывают у родивших женщин. Впрочем, когда производят аборт на поздних сроках, следы иногда остаются те же, что и при родах, и следы этим тем выраженнее, чем большим был срок беременности.

— Значит, — заключил Бурдо, — мы не можем с точностью сказать, идет ли речь о родах или об аборте при позднем сроке?

— Нет, — ответил Сансон.

Николя принялся размышлять вслух.

— Есть ли у нас основания поместить труп на ледник и приступить к официальному расследованию? Не лучше ли оставить его там, где его обнаружили, и приставить к нему ловкого соглядатая? Ведь тогда его, в конце концов, опознают родственники. Доставив тело сюда, мы нарушили естественный ход событий и усложнили нашу задачу…

Бурдо возразил ему.

— Ну, и как бы мы выглядели с нашими обвинениями? Семья точно подняла бы шум! И прощай вскрытие! Нам бы немедленно доказали, что она погибла в давке. Более того, мы бы никогда не узнали, что несчастная недавно родила! Я предпочитаю истину, увиденную собственными глазами, нежели ту, в которую меня заставляют поверить.

Уверенность инспектора помогла Николя прогнать одолевшие его сомнения.

— К тому же, — заключил Бурдо, — как говорил мой отец, заботившийся о королевской своре для охоты на кабана, теперь мы вооружены, и достойно встретим кабана, даже если он попытается выдать себя за оленя. Но кто бы ни оказался виновником убийства, расследование обещает быть непростым.

— Друзья мои, — начал Николя, — как мне благодарить вас за то, что вы своими знаниями согласились осветить мне путь в этом запутанном деле? Вы знаете, — прибавил он специально для Сансона, — господин де Ноблекур давно приглашает вас на ужин, но вы постоянно отказываете ему.

— Господин Николя, — ответил Сансон, — его приглашение уже делает мне честь и преисполняет меня радостью и признательностью. Возможно, настанет день, когда я приму его.

Оставив Семакгюса и Парижского господина оживленно дискутировать о сравнительных заслугах двух предшественников новой судебной медицины, Беккера[16]и Баузмана[17], комиссар и его помощник, задумавшись, молча спустились по лестнице и вышли под своды Большого Шатле. Разразилась долгожданная гроза, и теперь ручейки грязной воды, несущие отбросы, затопили проезжую часть улицы. Бурдо чувствовал, что Николя что-то беспокоит.

— Я не могу понять, что могло заставить молодую женщину так тесно зашнуровать корсет, — наконец, задумчиво произнес комиссар.

Прошлое уже ушло, будущее еще не настало,

А настоящее медленно струится между жизнью и смертью.

Ж.Б. Шассинье (1594)

Николя посвистел, и к нему моментально подъехал фиакр. Им предстояло вернуться на площадь Людовика XV, точнее, туда, где сложили тела, дабы отыскать опечаленное семейство, разыскивающее девушку или молодую женщину, ибо у трупа, закутанного в полотно и оставшегося лежать в Мертвецкой, не было обручального кольца.

На улицу Сент-Оноре экипаж ехал по набережным, старательно объезжая притоны, расположившиеся на улицах Пти-Бурбон и Пули, протянувшихся вдоль старого Лувра. Николя созерцал соседствовавшее с королевским дворцом скопление грязных подозрительных лачуг, где процветали всевозможные недуги, как телесные, так и умственные.

Одна сторона улицы Сент-Оноре являла собой череду модных лавок, откуда диктовали моду всему городу. Каждый новый сезон из этих роскошных магазинов искусные ремесленники отправляли в далекие северные королевства, включая Московию, на юг и даже в сераль турецкого султана фарфоровых кукол, причесанных по последней моде, тщательно одетых и с богатым приданым, являвшим собой уменьшенные модели новейших фасонов одежды. Другая сторона, ближе к рынку, была посвящена соблазнам более приземленным. Ресторан в особняке Алигр, знаменитый храм чревоугодия, открытый годом раньше, выставлял в окне окорока и колбасы. Однажды вечером Бурдо повел туда Николя отведать новомодное блюдо — страсбургскую кислую капусту. Это блюдо получило одобрение Медицинского Факультета, характеризовавшего его как пищу «освежающую, помогающую против цинги, производящую очищение лимфы и способствующую кроветворению». Славилась также и тамошняя форель. Выловленную в Женевском озере, ее варили живьем, с приправами и уксусом, и в этом отваре доставляли в заведение; говорили — и де Лаборд это подтверждал — что когда повозка с форелью, отправленная в Версаль, запаздывала, король приказывал задержать обед.

Но вот показались Оранжерея, и возле нее монастырь капуцинов; покрытая черной сланцевой черепицей, крыша монастыря блестела после дождя, отбрасывая серые блики. Фиакр двинулся в сторону улицы Шевийи, затем выехал на улицу Сюрен и вскоре подъехал к кладбищу прихода Мадлен. Подступы к кладбищу охраняли французские гвардейцы; они преграждали доступ на его территорию и прилегавшие к ней улицы плотной мрачной толпе, молчаливо топтавшейся напротив кордона. Экипаж замедлил ход, не в состоянии проехать сквозь скопление людей; Николя постучал кулаком в переднюю стенку кузова, и когда кучер остановился, вышел из кареты. Ему навстречу шагнул человек в черном платье советника: Николя узнал в нем Мютеля, комиссара квартала Пале-Руаяль. Комиссар пожал Николя руку, а двое сопровождавших его помощников поклонились. Один из них, господин Пюисан, отвечал в ведомстве Сартина за спектакли и иллюминацию; другой, господин Оше де ла Терри, являлся его помощником, и оба принадлежали к давним знакомыми Николя.