Ромашки для королевы - Оксана Демченко

Тиэса гуляла, напевала что-то почти неразличимое для слуха. Смеялась, принимая слабые, вялые, на полусухих стеблях, поздние осенние цветы, которые усердный хран умудрялся находить в глухой темноте безлунной полуночи. Она была необычайно спокойной и даже веселой. Обряд уже прошел, и плата объявлена – ларец сам возьмет ее. Либо когда его закроет кто-то из идущих с ней, либо с последним вздохом королевы. Значит, старую вину эльфов, передавших ведимам опасные знания и возжелавших власти, можно счесть искупленной. А подобные счета всегда должны оплачивать короли, она была уверена. И раз сделано всё возможное…

– Ну-ка постой, самый молчаливый из моих подданных, – она поймала руку с очередным цветком.

– Жду ваших приказов, единственная, – мягко поклонился воин.

– Ждет он, – с сомнением пожала плечами королева, изучая цветок. – Нормальные подданные так и делают. А не нормальные умудряются на редкость нетактично и выразительно молчать. Ты хоть понимаешь, что так откровенно внятно «рассыпать» комплименты непристойно.

– Я не смею…

– Нет, мысли я читать не умею, – рассмеялась королева, вызвав новые подозрения в этом утверждении. И добавила заговорщицким шепотом, вцепившись ноготками в ухо рослого охранника и вынудив его склонить голову: – Но у тебя же глаза светятся зеленью в темноте, как у кота. Да не щурься, мне всё равно видно! И я готова спорить со всеми гномами мира, хоть нет никого упрямее и памятливее на нашей Саймили, которую они зовут Симиллой, а люди – Саймилией, что ты думаешь о королеве недопустимое.

– Нн-е-ет, – охрип «кот», попытался покачать головой и обнаружил, что королевские ноготки имеют отменно цепкую и твердую хватку.

– Зовешь госпожу в мыслях на «ты», – сокрушенно продолжила Тиэса. – И даже полагаешь, что мальчишке трех веков от роду дозволено иметь мнение о глазах, руках или – страшное дело – талии королевы. И так далее, – обличающе кивнула Тиэса, дождалась нового покаянно-стонущего восклицания и нехотя отпустила ухо. – Ты с первого дня в свите действовал мне на нервы, ты вмешивался в дела, ты безобразно пристально смотрел и неподобающе отчетливо сочувствовал… Дикий и глупый, но советники говорили – полезный. Сначала я собиралась тебя удалить из королевского эскорта вопреки здравым доводам, но в наше время умение убивать, выживать и защищать действительно важнее иных качеств. А ты научился этому пугающе быстро и безошибочно, ты вырос в войну и знаешь ее как главное свое предназначение. Я обязана тебе жизнью, кажется, даже дважды…

Орильр кое-как перевел дух и остался стоять столбом, чувствуя себя окончательным дураком, ничего не понимающим в странном – хуже того – невозможном разговоре. Ведь королевы обычно с охраной не общаются, таков этикет. Для приказа вполне довольно и жеста. Правда, он действительно давно и бестактно вышел за рамки своих прав и этикета. Не допускал к королеве ночных гонцов с дурными и явно не требующими срочных решений вестями, гонял бестолковых просителей, отнимающих у нее редкие минуты отдыха, выискивал и подбрасывал в комнаты и походные шатры столь любимые Тиэсой луговые дикие ромашки – цветы, строго недопустимые этикетом хотя бы за свою убогую, нищенскую простоту…

Само собой, он думал про королеву и смотрел на нее. Уже пять с лишним десятков лет, немного по меркам эльфов, но опаленные пожаром общего безумия, они куда плотнее и ярче иных веков, пресных и размеренных. Он видел королеву в день, когда сгорела столица, когда они во второй раз оставили укрепления и ушли, не сумев даже похоронить погибших. И при первой встрече с давно разорвавшими союз гномами, начавшими разговор со свистящего замаха секиры… раненой он ее тоже помнил, отчаявшейся, перешагнувшей через свое горе и снова готовой спасать то, что еще можно спасти. Но до сих пор не видел такой – беззаботной и какой-то недопустимо молодой. Он никогда не задумывался о возрасте королевы, это не имеет особого смысла в мире эльфов. Она была – единственной, и для него, действительно мальчишки, она была – всегда.

Ухо, смятое тонкими, но сильными, королевскими пальчиками, потихоньку перестало гореть и теперь тлело тихо и вполне терпимо, то есть – равномерно со вторым. Интересно, ей и это видно в темноте? Жутковатое зрелище – глаза горят, уши полыхают…

– И, раз мой охранник возмутительно наблюдателен, он и о руках королевы все знает, – фыркнула Тиэса, почти не пытаясь сдержать смех, – а избавиться от него невозможно, мне пришлось мириться и привыкать к твоей бестактной опеке. Самое возмутительное – я и правда привыкла. Мне даже стало интересно, что никак не совместимо с моим положением, возрастом и обстоятельствами. Меня более не донимает прошлое, и мой голубоглазый предатель-король канул в бездну, даже снов не портит. Но сегодня ночь королевской мести. Я желаю сказать то, что думаю, и получить одно обещание. Простое. Сейчас ты так полагаешь.

– Любое, – решительно сообщил охранник.

– По-детски опрометчиво, – улыбнулась королева. – Если ты уцелеешь, не делай глупостей и изволь жить. Это посильно, так что не выдумывай наперед отговорки. Я пережила и того, кого любила, и свою любовь к нему, и ненависть, и отчаяние.

– Я-я…

– Молчал полвека – и теперь прикуси язык, – сердито посоветовала Тиэса. – Все же мне во много раз больше веков, чем тебе. Молчать – умная тактика, ты пока и понятия не имеешь, какими восхитительными и сложными гирляндами слов пытались ублажить в прежние мирные времена мои милые ушки. Говорить комплименты ты едва ли научишься, нынешнее наречие много грубее изначального. А про книги, стихи и общее образование я из милосердия умолчу. С такими кулаками не играют на арфе, малыш… И все же, вот что я тебе хочу сказать. В этом мире и в этой жизни твое место известно нам обоим, и оно не изменится, даже если ты изведешь все на свете заросли моих обожаемых ромашек. Но в ином мире, который нам не дан, я была бы рада каждому цветку. Поэтому постарайся выжить и не забывай посматривать по сторонам. Может, найдешь, кому подарить уцелевшие ромашки. Поиск – тоже определенный смысл для долгой жизни. Потом поймешь.

Орильр вздрогнул, покидая воспоминания.

На спину снова лилась вода. Он медленно попытался сесть, поднимая от пола непосильно тяжелую голову. «Король» в чем-то прав. Лучшим из воинов он, хран истиной королевы, был очень давно. Но упрямства не растерял, да и опыт с тех пор копил с полным усердием. Конечно, сейчас он едва ли сможет голыми руками уложить выставленную в каминном зале охрану – троих недотеп с арбалетами и пару бездарных мечников. Но их уверенность в собственной полной безопасности весьма занятна. Три тысячи лет не было войн, а изоляция добавила вовсе не опыта – скорее уж глупого самомнения. И презрительного высокомерия сытых и сильных к слабому и забитому. Орильр с интересом рассмотрел охрану из-под век и бессильно обмяк на камнях, втайне радуясь. Один толковый гном уделал бы всех. А сын короля Гррхона, который шел с ними тогда и остался в коридоре один, давая время спрятать ларец, – тот бы смахнул и не заметил…

Он, седой покалеченный эльф, пока не стоит в бою и полгнома, и то – обычного норника, а на рыжего рослого наследника подгорных королей. Так что надо лежать и отдыхать. Хорошее место – старый дворец. Все здесь знакомо, строилось лучшим из поздних друзей. Занятно – хоть кто-то из нынешних малолеток способен выяснить, что здесь, в центре ненормально огромного камина, есть люк? Кажется, на планах его никто не обозначал, обычная детская шалость. Влюбчивому парнишке было всего-то пятнадцать веков, его счастью так радовалась душа! За недопустимо короткую для вечного жизнь, – пятнадцать веков прошли как единый миг, – юноша построил всего один дворец. Пусть так, но ведь лучший из всех, живой и настоящий. Если слушать фонтаны внимательно, в них и теперь звучат голоса Бильоля и его жены. Единственной женщины рода людей, посетившей стану эльфов за три тысячи лет полной замкнутости. И похитившей у них лучшего художника. А вывел его за Стену он, родич короля, о силе крови которого все давно забыли. Как было смешно смотреть на переполох с тройным пересчетом колец допуска во внешний мир! Интересно кстати, кто еще бывает там? Счет не сошелся, значит, пара колечек на руках у самых любопытных…