Диалоги пениса - Поль Авиньон

«Два сыночка» — это громко сказано. Ни тот, ни другой так никогда и не женились. Наверное, они были… Как это называется? Гомосексуалисты, вот. Может, Мамка знала, но ему, во всяком случае, она никогда об этом не говорила, а уж они — тем более. Почему они выбрали мужские профессии, так и останется для него загадкой. Оба были военными.

Арсен утонул в 1983 году, примерно через два года после того, как они продали магазин. Случилось это в открытом море, у мыса Корсики, в шторм, он был на прогулочной яхте, которой управлял его «друг». В сентябре там часто такое происходит, когда дует мистраль.

Ролан умер три года спустя, от сердечного приступа, в Сенегале. В отеле на острове Горэ. И чего его туда занесло?

В общем, оба сыночка напутешествовались. Жану Бернару тоже хотелось бы продать домик в Монтаржи и повидать далекие страны. Съездить в круиз по Нилу, в Египет! Побывать в Срединной империи! Боже мой, прожить пятьдесят лет на Китайской улице и так и не увидеть Стену с таким же названием! Однако у Госпожи Симоны болят ножки. У нашей Мамки отеки! Дойти до мясника в поисках мякоти для кота — его неприятная обязанность… С какой радостью задушил бы он этого проклятого кота!

Они пообедали, молча съев по куску ветчины. После чего Жан Бернар вызвал такси.

— Но что ты делаешь?

— Вызываю такси, давай собирайся, черт возьми!

— Но у нас нет денег!

— С каких это пор ты знаешь, сколько у нас денег? Ты даже не знаешь, зачем я вызываю такси!

— И зачем же?

— Мы едем в девятый округ, к мэтру Дампьеру.

— Я не хочу к адвокату. А, знаю я тебя, гаденыша! Ты хочешь продать Монтаржи.

— Да нет же! Если придется обсуждать вопрос о Монтаржи, надо будет идти к нотариусу.

Ему удалось затолкать ее в такси, повторяя, что дело это, в первую очередь, касается ее, и что речь идет не о Монтаржи. Жан Бернар указал таксисту номер дома на проспекте Трюден. Незадолго до смерти Ролана, Дампьер был его другом. Жан Бернар виделся с ним один раз и записал его телефон. Адвокат принял их вежливо, но холодно, побуждая старика говорить покороче. Симона молчала.

— Вот так, мэтр. Дело в том, что… Наши сыновья, сначала Арсен, потом Ролан, с которым вы были знакомы, умерли еще в…

— Младший Ролан в 1986 году, я помню.

— Благодарю. Сверх того, умерла Лолотта, совсем недавно и…

— Лолотта?

— Моя собака, мэтр. Она была очень чувствительная. И не выдержала бы, если ей вдруг пришлось что-либо менять в своих привычках, вы понимаете?

— Да, несомненно. И что же?

— Итак, теперь, когда я не причиню неприятность детям, теперь, когда Лолотте больше ничто не угрожает, я…

— Вы?

— Я хотел бы развестись.

Ежегодный праздничный бал в городке Лавор, в кантоне Тарн, как всегда, открыла группа «Андре Леконт и его оркестр» исполнением музыки Майка Бранта. Бал проходил на аллеях Жан-Жорес, напротив начальной школы, в качестве сцены использовался музыкальный киоск, вокруг было огорожено пространство для платных зрителей. Но Жану Кристофу удалось прорваться на халяву: его кореш Жерар — буфетчик вореенского Футбольного Клуба. Он пригласил какую-то толстую девицу на несколько медленных фокстротов и, глядя на нее томным взглядом, прикидывал — чем дольше так протянуть, тем больше у него шансов ее обломать, тоже на халяву.

Сердце Мартины бешено колотится. Этот тип не очень красивый, у него большой нос и волосы, как мочало, но ведь это впервые в жизни, когда мужчина приглашает ее на танец. Обычно ей приходится держать свечку, подыгрывая подружкам. Сабина всегда говорит ей, что надо уметь себя преподнести, но Мартина прекрасно понимает — она просто слишком толстая. Он пытается ее обнять, она отстраняется… Потом уступает. Надо уметь себя преподнести.

Полчаса спустя, Жан Кристоф уже заваливает Мартину — на заднем сиденье своего «Пежо 305», припаркованного в пятидесяти метрах от бала. Отодвинув бретельки лифчика, он хватается за грудь и задирает цветастую юбку. Она вяло защищается. Видно, такое с ней случается нечасто, с этой толстой уродиной. Если даже что и было, она никогда не видела настоящего… От одной такой мысли он аж кончил в нее, вдул этой девке по самые ай-ай-ай. И бесплатно! Просто даром! Нехило, вот это кайф, когда не надо платить!

Мартине больно. Она ощущает себя испачканной. Жан Кристоф сказал: «Ты хорошая», — и тут же заставил ее выйти из машины. «Из тебя сейчас потечет мне на сиденья, а я только недавно поменял чехлы». Она уже не может вернуться на бал к подружкам. Они ушли так быстро, что она не успела поставить печать на запястье, и теперь не докажет, что уплатила за вход. Она возвращается домой, на улицу Па. Нужно пройти метров шестьсот, но ей больно, и она останавливается у каждого подъезда. Все же она добирается до дома и тотчас проскальзывает в ванну. От шума воды просыпается мать, просовывает заспанное лицо в дверь ванной комнаты и спрашивает:

— Все в порядке, доченька?

— Да, мама. Иди спать.

Через восемь месяцев и четыре недели в вореенской Клинике появляется на свет Джонатан. Три килограмма и восемьсот граммов! Прекрасный младенец.

Через подружку этой телки, Сабину, Жан Кристоф узнает, что Мартина (та самая телка) родила от него пацаненка. Сначала он сдрейфил — вдруг она подаст на него в суд за изнасилование, но нет, она просто хочет его видеть. Добрых три месяца он уворачивается, как может, только бы туда не идти. Он твердо решил: ни за что не отколется от своих дружбанов, ни за что не пойдет ни на какие уступки, ни за что после работы не станет терпеть у себя дома какую-то бабу. Не хватало ему еще везде выставляться рядом с этой толстухой.

В первый раз Мартина увиделась с Жаном Кристофом у выхода из лицея профессионального образования. Она уже перестала его ждать. Он ничего не хочет слушать ни о каких планах совместной жизни. Но он готов признать малыша, это главное. У Джонатана есть отец — может, этого достаточно, чтобы успокоить отца Мартины? Когда Джонатану исполняется два года, Мартина обосновывается в социальной квартире, на другом берегу реки Агу. Благодаря ее профессиональному удостоверению и житейской сметке ее родителей, продавцов бумаги, ей удается занять секретарскую должность в местном филиале Торговой палаты. Ничего выдающегося, но есть возможность продвинуться по службе. И тут, в один воскресный день, к ней неожиданно заявляется отец Джонатана.

Жан Кристоф в стельку пьян. Ему дико хочется кому-нибудь засадить, а в кармане — ни гроша. Он вспомнает про телку, которая дала бесплатно, вваливается к ней в дом и с трудом ее узнает. Как похудела эта халда! Все такая же безотказная и такая же вялая. Ну какого она тут расхныкалась!

Пятнадцать лет подряд он будет превращать жизнь Мартины и Джонатана в сущий ад. Каждый день они будут мучиться от тревожного ожидания: «Станет ли сегодня ломиться в дверь этот носатый людоед?» Нужно ему всегда только одно: секс. Никаких знаков внимания — ни ей, ни ребенку. Никакого участия в воспитании сына, хотя всякий раз отстаивая свои постельные права, он вопит, что признал его. Если Мартина пытается противостоять его «наскокам», он укладывает ее силой. Вооружаясь всем, что попадется под руку. Единственное, что он сделает для своего сына — в день пятнадцатилетия отведет его «к путанам», чтобы «обтесать» его как следует. Мальчишка сбежит оттуда, в слезах, взбудораженный настолько, что в этом году провалит экзамены и не получит свидетельство о профессиональной пригодности — а Мартина так и не поймет, в чем тут дело.