Уоррен XIII и Тринадцатилетнее проклятие - Таня дель Рио

— Конечно знаю! Морская ведьма сообщила мне ответ на загадку, с помощью которой открывается эта дверь. Загадка просто блистательная! С ней мало кто справится.

— Так загадайте же мне эту загадку! — нетерпеливо потребовал Уоррен.

— Конечно, конечно. Иди сюда.

Моллюск проводил Уоррена к расчищенному в песке квадрату, на котором были выложены в определенном порядке яркие ракушки и панцири.

— Твоя задача — сказать, какая ракушка должна лежать на свободном месте, — пояснил моллюск. — У тебя всего одна попытка. Но не переживай — если ошибешься, сможешь провести день со мной, а не со старой ведьмой.

После таких слов Уоррену еще больше захотелось найти разгадку. Он внимательно присмотрелся к квадрату, вычисляя, по каким правилам разложены ракушки.

— Я бы рад дать тебе подсказку, — сказал моллюск. — По мне, было бы намного приятнее, если б я имел право немного помогать гостям, правда же? Но ведьма не хочет, чтобы слишком много людей разгадывали ее загадку, потому она и усложнила правила. Но если б это зависело от меня…

— Простите! — взмолился Уоррен. — Мне нужна тишина, чтобы сосредоточиться.

— Ну конечно! Как говорится, молчание — золото. Хотя почему следует предпочесть золото, а не серебро и не лазурь, вот я чего не понимаю. Пусть золото дорого стоит, из этого еще не следует, что оно лучше прочих. Я, например, предпочитаю зеленый цвет…

Уоррен изо всех сил старался игнорировать голос болтливого моллюска, пока всматривался в узор. Довольно быстро он понял, что положение каждой ракушки или панциря зависит от соседей: между белым наутилусом и синей плоской ракушкой — белая морская звезда. Между синей морской звездой и синим конусом — белая витая ракушка.

— Ясно! — сказал Уоррен, наклоняясь за синей морской звездой и помещая ее в пустую клеточку. — Между синей плоской ракушкой и витой белой ракушкой находится синяя морская звезда, значит, и сюда нужно положить ее.

— О-о! — сказал моллюск. — Должен признаться, я поражен. Ты решил задачу намного быстрее предыдущего умника, а с тех прошло немало лет.

Магический барьер, преграждавший вход в пещеру, замерцал и рассыпался тысячей крошечных пузырьков.

— Спасибо! До свидания! — Уоррен устремился к пещере.

— К сожалению, я не смогу проводить тебя — сейчас ты поймешь почему. Но я буду ждать тебя у входа. Нам еще о многом надо поговорить.

— Чудесно! — пробормотал Уоррен.

Войдя в пещеру, он ощутил себя словно внутри огромного мыльного пузыря и догадался, почему словоохотливый моллюск не мог за ним последовать: ведьма колдовством отгородила свою пещеру от воды и наполнила ее воздухом, в котором морские твари существовать не могут. Невесомость, которой Уоррен наслаждался в воде, исчезла; он зашатался под тяжестью водолазного костюма.

Но быстро оправился и вошел в извилистый каменный тоннель, подсвеченный фонарями. На стенах виднелись магические символы. Тоннель привел его к коридору, занавешенному бахромой из бусин-кристаллов.

Уоррен стащил с головы шлем и робко отодвинул занавес.

— Можно?

— Входи, — раздался шепот в ответ.

Нервно сглотнув, Уоррен шагнул в небольшое круглое помещение. В очаге пылал огонь, заливая все вокруг оранжевым светом, над огнем булькал котел, воняло рыбным варевом. Рядом на горе подушек сидела, ссутулившись, дряхлая на вид женщина с иссохшей до синевы кожей и угольно-черными волосами, а перед ней сияла, ярко переливаясь, жемчужина размером со шлем Уоррена.

— Подойди! — прошептала морская ведьма. — Я не кусаюсь.

Она ухмыльнулась, и Уоррен заметил, что зубы у нее как у Акулыча — заточены острыми иголками, придавая ей хищный вид.

— Здравствуйте, — сказал Уоррен, осторожно приближаясь. — Я пришел за помощью. Понимаете, я потерял кое-что — кое-кого, кто мне очень дорог, — и надеюсь, что вы поможете мне его найти.

— Садись, — прошипела ведьма, и Уоррен повиновался.

— Знание имеет цену, — предупредила ведьма все тем же шипящим шепотом. — Чтобы найти то, что тебе дорого, надо расстаться с тем, что тебе дорого. Чем ты заплатишь за мое колдовство?

Она протянула костлявую руку, ожидая приношение.

Мысли Уоррена сразу же метнулись к перстню, который он не снимал с пальца. Отдать перстень он никак не мог, тем более если перстень защищал его от проклятия!

Надо было что-то придумать.

— У меня… у меня ничего нет! — сказал он. — Я могу взамен сделать какую-то работу. Прибраться у вас или что-нибудь починить, если нужно.

— У тебя что-то есть! — прошипела ведьма. — Я чую.

Уоррен сжал кулаки в резиновых перчатках, перстень врéзался ему в кожу. Мистер Фриггс расстроится — да и папа расстроился бы, — если он так легко расстанется с перстнем. Но разве Скетчи не стоит сотни семейных драгоценностей?

Он сглотнул и потянулся уже другой рукой к перстню, но тут его осенило: у него есть при себе и другое приношение. В заднем кармане, как обычно, лежал его любимый блокнот с рисунками. Блокнот был ему так же дорог, как отцовский перстень. Нужно отдать либо то, либо другое ведьме или вернуться в отель несолоно хлебавши.

— Ну! — поторопила его ведьма. — Не хочешь платить по счету — тогда убирайся.

Уоррен решился. Он печально кивнул и расстегнул водолазный костюм, чтобы достать блокнот. Талант художника останется при нем, а отцовский перстень ничем не заменить. И все же ему было очень грустно в последний раз пролистывать страницы блокнота — там были запечатлены пейзажи, выдуманные сцены, портреты друзей, вот только вчера вечером он нарисовал, как Петула танцевала со Скетчи. Но больнее всего было расставаться с рисунками, который сам Скетчи накалякал своими щупальцами: он изобразил их совместные приключения, Рисунки были неумелые, но Уоррен знал, какой любовью они наполнены.

Пришлось напомнить себе, что Скетчи важнее рисунков. К тому же когда они снова будут вместе, то смогут изрисовать новый блокнот — вдвоем! Эта мысль утешила Уоррена, и он наконец вручил ведьме требуемую плату. Скрюченные пальцы впились в блокнот, и Уоррен испустил крик, увидев, как страницы превращаются в сверкающую пыль. Ведьма стряхнула пыль на жемчужину и запела:

На глазах изумленного Уоррена жемчужина запульсировала. Ее призрачный свет наполнил комнату, затмив своим сиянием даже яркий огонь в очаге.