Госпожа Сарторис - Эльке Шмиттер

Мы договорились встретиться в три часа, у выезда на автобан в сторону Ф. – там была небольшая парковка. Михаэль должен был взять такси; он жил в центре города, и у отеля «Драй Кайзер» всегда стояли машины. Когда я приехала на место, было только начало третьего; я как могла тянула время на заправке и купила еще газету, но сосредоточиться на чтении не получалось. Я не рассчитывала, что он приедет раньше назначенного времени, но все равно наблюдала за фарами немногочисленных машин, проезжающих мимо. Я не боялась; я никогда не была пугливой; просто тяжело сидеть в ожидании почти целый час. Было довольно прохладно, но я опустила оконное стекло, чтобы покурить, и периодически смотрелась в зеркало заднего вида, замечая, как меня постепенно покидает покой. Я еще раз проверила необходимые документы; все было на месте, я даже заранее позаботилась о лирах и взяла буклет отеля, в котором мы забронировали на неделю номер, – он лежал у меня в сумочке рядом со сберегательной книжкой. Я случайно прихватила ключ от дома; надо будет где-нибудь его выкинуть. Я включила стояночный свет, чтобы ему было легче меня найти; возможно, водитель такси не понял, где именно нужно остановиться, когда Михаэль сказал: на маленькую парковку перед автобаном, прямо за большой заправкой. Была только четверть третьего. Я не сомневалась в Михаэле, но понимала – это моя решимость подталкивает нас обоих. В нем была какая-то податливость, хотя я знала, что он способен действовать самостоятельно и даже руководить; он предпочитал дожидаться подходящего случая, пускать все на самотек, если ничто его не тревожило. Беспокойство Михаэля носило скорее духовный характер; ему было слишком тесно и скучно в Л. и не хватало ярких переживаний. Его впечатлила моя энергия, безудержность, я заразила его уверенностью, что мы еще сможем начать жизнь заново. Последние двадцать лет казались выцветшей географической картой; я узнавала на ней дорогу, по которой постоянно ходила, но остался лишь едва заметный контур; я могла составить список фраз, которые постоянно говорила или слышала: «Спокойной ночи!», или: «Ну как, вкусно?», или: «Даниэла уже легла?», или: «Ты помнишь про именины Ирми?», или: «Поедем на машине или пойдем пешком?», или: «Ты забрала одежду из химчистки?», или: «Где аспирин?», или: «Ты не видела мой ключ?», или: «Кофе закончился?», или: «Ты заперла дверь?», или: «А яйца свежие?», или: «Пожалуй, я еще немного почитаю», или: «Этот шезлонг просто дар божий!», или: «Мы больше никогда так молоды не будем!», или: «У Майер-Брюль всегда лучшие булочки!», или: «Куда опять подевалась программа?», или: «Сорняки не пройдут!», или: «Тебе все же стоит немного похудеть», или: «Мужчинам тут сказать нечего», или: «Позволишь?», или «Поднимем бокалы!», или: «Мне не важно, может, я возьму выходной», или: «Фредди спрашивает, придем ли мы в субботу вечером на гриль», или: «Надеюсь, дождь скоро закончится», или: «Я должна позвонить тете Гизи», или: «В этом году нормального лета не будет», или: «Клиенты осведомлены намного лучше, чем раньше», или: «Дорогая, я очень устал!», или: «Пойдем, Ирми, выпьем еще по бокальчику!», или: «Не знаю, раньше туфли служили дольше», или: «Я же говорила!», или: «Нам разве не надо заправиться?», или: «Еда и питье удерживают душу в теле», или: «Я лучше закрою окно», или: «Морковь полезна для глаз», или: «На три метра против ветра, не считая брызг!», или: «Ты опять была красивее всех!», или: «Но, Эрнст, это же совсем не так!», или: «У Даниэлы мало друзей», или: «Яблоки теперь стали совсем невкусные», или: «Ваше здоровье!», или: «Хорошо, что у нас есть сад!», или: «Пакеты с молоком вечно протекают!», или: «Это пойдет нам на пользу!», или: «Я просто не выношу эту жару», или: «Ты много куришь», или: «Спешка нужна лишь при ловле блох и при поносе!», или: «Ирми все-таки стареет», или: «Мы пропьем домишко нашей бабки![2]», или: «Пальто прослужит еще одну зиму», или: «Калитка опять скрипит», или: «Какой прекрасный сегодня день!», или: «Ты не забыла собачий корм?». В этих словах было мало дурного, много заботы, много благих намерений, много веселья – только не моего, – немного страха, немного гнева и вовсе никаких сюрпризов; эти фразы были словно удары веслом, равномерные, в одном ритме, в одном направлении: а теперь мы поедем на озеро, на озеро, теперь поедем на озеро. Только я больше с ними ехать не собиралась.

До встречи с Михаэлем у меня никогда не возникало желания уйти. Однажды, еще во время свадебного путешествия, я стояла на балконе в горах и подумала: «Ты можешь спрыгнуть». Это был деревянный балкон с парапетом, который доходил мне до талии, на нем висели ящики с геранью, но у меня точно бы получилось, пусть и без особой грации. Мы жили на третьем или четвертом этаже довольно большого отеля, который совершенно справедливо назывался «Альпийский вид»; чудесная панорама на несколько пиков почти три тысячи метров высотой, а далеко внизу, под обрывом, – каменистый ручей; я бы разбилась там, в ледяной воде, и даже ничего не почувствовала; это точно было бы смертельно. Мы с Эрнстом поужинали, а потом посидели в баре с компанией из Рурской области; мы очень развеселились, и я слишком много выпила. Я пошла наверх одна, пообещав Эрнсту, что скоро спущусь обратно; впрочем, его это не тревожило, он был совершенно в своей стихии. Как сильно бы он меня ни любил, ему было сложновато проводить наедине со мной целые дни, с утра до вечера, без друзей и без клуба, без привычного окружения и без Ирми; мы оба не подумали, что такое свадебное путешествие. Мы поехали в Альпы, потому что на море мне было бы слишком жарко, а Эрнст хотел говорить на отдыхе по-немецки. И теперь перед нами раскинулись горы высотой три тысячи метров, зеленые почти до самых вершин, со снежными шапками, но Эрнст не мог подниматься так высоко, а одна я гулять не хотела; поэтому мы все время сидели под зонтиком на террасе отеля, но для игры в скат нас было слишком мало. Вечерами я наряжалась к ужину – возможно, чуть элегантнее, чем следовало, – и вызывала всеобщее восхищение, но поскольку вокруг уже разошелся слух, что у нас свадебное путешествие, к нам за столик никто не подсаживался; люди не хотели мешать молодоженам. Так что мы съедали по три блюда каждый, дважды в день; после обеда я ходила плавать в открытый бассейн, пока Эрнст спал в номере или читал газету, а потом снова наступало время ужина в ресторане. Спустя неделю Эрнст познакомился с той компанией из Рурской области, веселыми людьми постарше нас, пока я купалась – они сидели на террасе, пили пиво, играли в карты и, разумеется, пригласили незнакомца присоединиться. Когда мы спустились вместе к ужину, раздались бурные приветствия, в итоге я слишком много выпила, и из-за этого мне стало грустно. Когда я, слегка пошатываясь, вышла на балкон, вокруг царила глухая тьма, только внизу блестел ручей. До того момента я успешно запрещала себе думать о Филипе, но теперь меня одолели мысли; он сейчас тоже занят приготовлениями к свадьбе, но поедет не в Альпы, а в Ниццу или в Венецию, и не с одноногим общественником, а с дочерью банкира, которая бегло говорит по-французски и принимает парикмахера прямо у себя в комнате. Я подумала, что могла бы оказаться на месте Лианы Вестерхофф, если бы не была так наивна и не спряталась бы в собственном несчастье, как мышь. Я не верила, что у него были дурные намерения изначально; вспоминала его письма и жалела, что их сожгла, – я бы с удовольствием перечитала их, чтобы убедиться: он оставил меня не по собственной воле; конечно же, ему пришлось жениться на деньгах, чтобы спасти имение от огромных долгов, его точно заставила мать; несомненно, он по-прежнему меня любит. Я представила, как соберу чемодан и исчезну рано утром, вернусь в Л. и просто скажу ему, что еще не совсем поздно; представила его счастливое лицо, ведь это станет нашим спасением. Я вернулась в комнату, принялась вытаскивать из-под кровати пустой чемодан, ударилась головой, села на ковер и вдруг зарыдала; еще никогда я не чувствовала себя такой несчастной: я не могла вернуться, я была совершенно пьяна, но все равно понимала, что уже ничего не сделаешь; теперь мне придется расхлебывать кашу, которую я сама же и заварила, я проведу свою жизнь с Эрнстом, даже если мы больше никогда не поедем в Альпы; я больше никогда не увижу Филипа, и он больше никогда обо мне не услышит – тот раз, когда я дала объявление в «Курьер», был последним. Спотыкаясь, я снова вышла на балкон, прислонилась к ограде с геранями и смотрела вниз, пока не закружилась голова; все продлится лишь секунду, будет выглядеть как несчастный случай, пусть и с небольшой натяжкой; много храбрости не требовалось, но все же мне ее не хватило. Я пошла в ванную, умылась ледяной водой, немного подкрасилась, очень медленно спустилась вниз и села поближе к Эрнсту, он, разумеется, меня обнял и продолжил рассказывать историю; я прекрасно знала эту историю о его коллеге, который забронировал автобусную поездку в Париж, но по ошибке уехал в Болгарию, – история была почти такой же долгой, как этот вечер, но все же не такой долгой, как наш брак, который, как я думала с тех пор, продлится вечность.