Через месяц, через год - Франсуаза Саган

Беатрис, однако, страшно злилась. Ей казалось недопустимым, чтобы Эдуар подавал чай и вел себя как хозяин дома. Это компрометировало ее. Она забывала, что Жолио был прекрасно осведомлен об их связи. Она забывала к тому же, что сама приучила Эдуара ко всему этому, с легкостью превратив его в своего пажа.

Она принялась рассуждать с Жолио о пьесе, упрямо не позволяя Эдуару участвовать в разговоре, несмотря на все попытки Жолио помешать ей в этом. В конце концов Жолио обратился прямо к Эдуару:

– Как дела в страховой конторе?

– Очень хорошо, – ответил Эдуар.

И покраснел. Он задолжал сто тысяч франков, то есть свое двухмесячное жалованье, директору и пятьдесят тысяч Жозе. Эдуар старался не думать об этом, но целый день мысль о деньгах не давала ему покоя.

– Вот что мне нужно было бы, – ничего не подозревая, заметил Жолио, – такая вот работа. Можно не волноваться, где взять деньги на постановку.

– Я плохо представляю себе вас в этой роли, – сказала Беатрис. – Ходить из дома в дом или вроде того… – Она оскорбительно засмеялась, поглядев на Эдуара.

Тот и не шелохнулся. Но с изумлением посмотрел на нее. Жолио заговорил снова:

– Вы ошибаетесь, я был бы прекрасным страховым агентом. И моя сила убеждения очень бы здесь пригодилась: «Мадам, у вас такой плохой вид, вы явно скоро умрете, застрахуйтесь же, чтобы ваш муж, имея небольшое состояние, мог снова жениться».

И сам рассмеялся. Но Эдуар мягко запротестовал:

– Знаете, это не совсем то, чем я занимаюсь. У меня есть контора… где довольно скучно, – добавил он извиняющимся тоном, поскольку «у меня есть контора» прозвучало несколько претенциозно. – Но на самом деле работа моя состоит в том, чтобы классифицировать…

– Андре, не выпьете ли еще виски? – прервала Эдуара Беатрис.

На минуту воцарилась тишина. Жолио сделал еще одно отчаянное усилие:

– Спасибо, нет. Я тут видел очень хороший фильм, который назывался «Страховка от смерти». Вы видели его?

Вопрос был обращен к Эдуару. Но Беатрис больше не владела собой. Она не могла дождаться, пока Эдуар наконец уйдет. Только он, судя по всему, собирался остаться, к этому его вполне располагало поведение Беатрис в последние три месяца. Он останется и будет спать в ее кровати, это-то и раздражало ее до смерти. Она попыталась отомстить.

– Эдуар, знаете ли, приехал из провинции.

– Я видел этот фильм в Кане, – сказал Эдуар.

– Ох, этот Кан – еще одно чудо света, – с насмешкой сказала Беатрис.

Эдуар поднялся, чувствуя легкое головокружение. Он был совершенно раздавлен, и Жолио решил, что Беатрис еще заплатит ему за это.

Уже встав с места, Эдуар застыл в нерешительности. Он не допускал и мысли, что Беатрис его больше не любит или что он ее раздражает; это было бы крушением его нынешней жизни, а такого он даже представить себе не мог. И все же он вежливо спросил ее:

– Я утомляю вас?

– Нет, что вы, – несколько испугавшись, сказала Беатрис.

Эдуар снова сел. Он рассчитывал на ночь, на то, что в тепле постели он ее обо всем расспросит. Ее запрокинутое лицо, такое красивое и трагическое в полумраке, ее беспомощное тело будут лучшим ему ответом. Он всегда страстно желал Беатрис, хотя она была довольно холодна. Ее холодность, неподвижность делали Эдуара еще более нежным, еще более страстным в ласках. Часами он лежал, опершись на локоть, – молодой человек, обожающий мертвую, – и смотрел, как она спит.

В эту ночь она была еще более далекой, чем всегда. Беатрис никогда не страдала от угрызений совести. В этом и был секрет ее обаяния. Эдуар спал очень плохо и начинал осознавать свою участь.

* * *

Не будучи уверенной в чувствах Жолио, Беатрис не решалась прогнать Эдуара. Никто не любил ее так самозабвенно, с такой преданностью, и она знала это. Тем не менее Беатрис резко сократила их встречи, и Эдуар почувствовал себя в Париже одиноким.

До сих пор в Париже для него было только два маршрута: от конторы до театра и от театра до дома Беатрис. Всякий знает, как страсть создает свою маленькую деревню в самом большом городе. Эдуар сразу же растерялся. Но маршрутов своих не изменил. Поскольку теперь в свою гримерную Беатрис его не допускала, он каждый вечер покупал себе билет. И рассеянно слушая, ждал, когда на сцене появится Беатрис. У нее была роль остроумной субретки. Она выходила во втором акте и говорила молодому человеку, пришедшему за своей любовницей раньше назначенного времени:

– Вы, мсье, еще поймете это. Вовремя – для женщины это чаще всего вовремя. После – иногда тоже вовремя. Но уж раньше времени – никогда.

Эдуар не мог понять почему, но эта малозначительная реплика надрывала ему душу. Он ждал ее, наизусть зная три предыдущие фразы, и закрывал глаза, когда Беатрис ее произносила. Она напоминала ему те счастливые времена, когда у нее не было всех этих деловых свиданий, этих мигреней, этих завтраков у матери. Он не осмеливался признаться себе: «Во времена, когда Беатрис любила меня». Сам того не сознавая, он всегда чувствовал, что любил-то он, а она была лишь объектом любви. Эдуар даже испытывал от этого какое-то горькое удовлетворение, которое облек в робкую формулу: «Она никогда не сможет сказать, что разлюбила меня».

Вскоре, несмотря на основательную экономию на завтраках, ему не стало хватать денег даже на откидные места. Встречи с Беатрис становились все более редкими. Эдуар не смел ничего сказать ей. Он боялся. И поскольку он не умел притворяться, свидания их превратились в серию немых мученических вопросов, которые изрядно портили настроение молодой женщине. А вообще-то Беатрис учила роль в новой пьесе и, можно сказать, лица Эдуара не видела. Впрочем, лица Жолио тоже. У нее была роль, настоящая роль, и зеркало стало ее лучшим другом. Оно не отражало теперь длинной фигуры и склоненного затылка юного шатена, а только страстную героиню драмы XIX века.

Эдуар, обманывая свою беду и заглушая неотступную тоску по Беатрис, стал много бродить по Парижу. Он вышагивал в день по десять-пятнадцать километров, являя взорам встречавшихся на его пути женщин свое похудевшее, отсутствующее, голодное лицо, из-за чего у него могло быть множество любовных приключений, если бы он замечал этих женщин. Но он ничего не видел вокруг. Ему необходимо было разобраться в происшедшем, понять, почему он оказался недостойным обладания Беатрис. Он не мог знать, что, напротив, в высшей степени был достоин ее, а этого тоже не прощают. Однажды вечером, вконец отчаявшийся и голодный – он не ел уже два дня, – Эдуар оказался у дверей дома Малиграссов. Он вошел. Дядюшка, лежа на диване, листал какой-то театральный журнал: это удивило Эдуара, обычно Ален читал только «Нувель ревю Франсез». Они недоуменно посмотрели друг на друга, оба были изрядно измотаны, и оба не догадывались, что причина их мучений одна и та же. В комнату вошла Фанни, поцеловала Эдуара, удивилась, что он так плохо выглядит. Сама она, напротив, помолодела и похорошела: решив не обращать внимания на недуг Алена, она принялась ходить по институтам красоты и задалась целью сделать еще более привлекательным для мужа свой очаровательный дом. Она прекрасно понимала, что действует всего лишь по рецептам женского журнала, но, поскольку вся эта история была свойства далеко не интеллектуального, Фанни без всяких колебаний поступала именно так. Когда первая волна ее гнева схлынула, она мечтала только о счастье или хотя бы покое для Алена.