Двойное наваждение: Роман (пер. с англ. Виноградова М.М.) - Натали Вокс

Притихнув, оба напряженно ждали, когда же треклятая железяка уймется. Но звон продолжался — резкий, надрывный. Какой-то зловещий. Впрочем, очень может быть, так казалось лишь потому, что очень уж он пришелся некстати.

На восьмом звонке — а им показалось, на сотом, — включился автоответчик.

— Мистер Валдес. Вас беспокоят из больницы Флоренс Найнтингел, это во Флориде. Ваш отец, мистер Франсиско Ваддес, настоятельно просит при первой же возможности связаться с ним. Палата сто сорок восемь. Звоните по номеру… — Бесстрастный голос продиктовал ряд цифр и умолк.

— К-кажется, тебе лучше перезвонить. — Джемайму трясла неудержимая дрожь.

— Похоже, что так. Господи, что там могло случиться? Надеюсь, ничего серьезного.

Энрике подошел к телефону, а молодая женщина тем временем подобрала с пола платье и лихорадочно, с трудом попадая руками в рукава, натянула его.

После короткого разговора он с расстроенным видом вернулся к Джемайме.

— Что случилось? — спросила она.

— Бабушка в больнице. Ей внезапно стало плохо. Опасаются, что это инсульт. Отец сейчас у нее. Просит приехать.

— Ну еще бы! Ты ведь поедешь?

Он кивнул.

— Выбора нет. Отец уже заказал нам всем билеты на самолет. Так что мне надо в темпе складывать вещи и мчаться в аэропорт.

— Я могу тебе чем-то помочь? Позвонить кому-нибудь или еще что-то в том же роде?

— Нет. Но спасибо за предложение.

Молодая женщина стояла перед ним. Волосы рассыпались по плечам, губы припухли от поцелуев, грудь все еще бешено вздымалась после недавних ласк. Как же она была хороша! И как же не хотелось ему оставлять ее!

Энрике заметил, что в спешке она неровно застегнула платье, и наклонился, поправляя его.

— Прости, что так получилось. Мне чертовски жаль. Ей-ей, у меня были на эту ночь совсем другие планы.

— Я понимаю. Главное, чтобы твоя бабушка выздоровела.

— Надеюсь. Да и отец говорит, что ей стало лучше: она уже жалуется, что ее уложили в кровать, и ворчит на сиделок. А это обнадеживающий признак. Он продолжал возиться с пуговицами. — Вот это и называется «некстати».

Джемайма закатила глаза.

— И не говори! Боюсь, по возвращении в номер, мне придется принять холодный душ.

Энрике улыбнулся и провел пальцами по ее щеке.

— Лучше сделай себе теплую расслабляющую ванну. Понежься. А когда будешь мыться, вспомни обо мне.

На щеках Джемаймы выступил румянец.

— Ты… ты имеешь в виду…

— Вот именно, — засмеялся он, наслаждаясь ее смущением. — Пообещай мне именно так и поступить. И запомни, пожалуйста, все, что при этом почувствуешь. Тогда мне будет о чем думать в самолете. А заодно — о чем говорить, когда я в следующий раз позвоню тебе. Только скажи мне номер.

Ему досталась способная ученица! Преодолев приступ застенчивости, она привстала на цыпочки и припала к его губам долгим и страстным поцелуем, точно хотела, чтобы в самолете он вспоминал еще и этот миг. А когда отстранилась и шагнула в сторону, Энрике заметил, что глаза ее предательски блестят. И эти слезы растрогали его до глубины души.

— Я буду по тебе скучать, — произнес он. — Ты останешься здесь до завтра?

— Да. Позвони мне, как там твоя бабушка, хорошо?

Энрике кивнул, и она молча направилась к двери. Но у порога обернулась. По щекам катились слезы, скрыть которые Джемайма уже не могла. Он знал, что так печалит ее.

— Послушай, радость моя, это еще не прощание. Не думай, что на этом все и заканчивается. Мы очень скоро увидимся.

Она скептически покачала головой. Энрике хотелось утешить, ободрить ее, но не было времени. Не было времени обнять ее, прижать к груди, заверить, что их роман не простое мимолетное увлечение, а нечто несравненно более серьезное и драгоценное.

Вместо всех этих слов Энрике лишь снял с запястья серебряную цепочку. Джемайма посмотрела на него вопросительно, но не произнесла ни слова. Так же молча он застегнул эту цепочку на ее тонкой руке, обмотав два раза. Залитые слезами глаза вдруг просияли, в них появилось понимание. Поспешно сняв свой браслет — такую же цепочку, но золотую, — Джемайма надела ему в виде ответного дара.

Энрике поцелуями осушил ее слезы.

— Постоянное напоминание, как в романах, — произнес он. — Скоро поменяемся обратно.

— Буду ждать.

Она еще раз запечатлела легкий поцелуй на его губах — и исчезла. Энрике задумчиво посмотрел ей вслед.

— Очень скоро, — пробормотал он.

Через считанные минуты, с рюкзаком за плечами, он заходил в лифт. Там уже был один пассажир. При виде его Энрике иронически приподнял бровь.

— Если мне не изменяет память, в этом лифте зеркал нет. А если бы и были, пусть меня черти жарят на сковородке, если я соглашусь напялить этакий костюм с удавкой на шее. Значит, ты не мое отражение.

Второй пассажир суховато усмехнулся.

— Да и я лучше повешусь, чем влезу в такие заношенные джинсы и взвалю на спину такой уродский рюкзак.

Еще не полностью придя в себя от неожиданности, Энрике смотрел на своего брата-близнеца Гарсию. Свою точную копию. И лучшего друга.

— М-да, — скрестив руки на груди, Гарсия прислонился к стене лифта, казалось бы, скоро тридцать лет, пора и привыкнуть. Но все равно каждый раз впечатляет.

— Меня тоже. Кстати, что ты тут делаешь? Про бабушку слыхал?

Улыбка Гарсии поблекла.

— Да, отец мне уже звонил. Я немедленно перезвонил ее лечащему врачу. Тот говорит, что опасность миновала. Сейчас ей проводят дополнительные обследования. Кажется, с диагнозом все-таки поторопились. Но, разумеется, я еду туда.

Энрике вздохнул с облегчением. Молодец Гарсия, догадался перезвонить врачу и выяснить подробности. Как это типично. Гарсия — прирожденный аналитик, мыслитель с холодной головой. А его, Энрике, первая реакция сорваться с места и мчаться. Что тоже типично.

— А что ты, скажи на милость, тут делаешь? Уж, верно, не на съезд модельеров приехал, — тем временем поинтересовался Гарсия.

— Да ты ведь знаешь, моя компания строит тут спортивный комплекс. Моя стройка века.

— Ах да. Знаю, конечно, просто как-то не ассоциировал именно с этим отелем. И как дела? Все в порядке? Мне же известно, как это для тебя важно.

Энрике кивнул. В голосе брата он слышал искренние сочувствие и заботу чувства, на людях тщательно скрываемые и проявляемые, лишь когда близнецы Валдес оставались наедине.

— В порядке. Вот увидишь, к нашему дню рождения я добьюсь умопомрачительного успеха.

— Знаю я одного человека, который ему не порадуется, — усмехнулся Гарсия. — Папочка. Он бы предпочел покаянное возвращение блудного сына. Ради такого события и упитанного тельца не пожалел бы.