Лев Троцкий - Георгий Чернявский

Лев благополучно добрался до города, установил связь с марксистами, которые передали ему бланк паспорта, куда оставалось вписать фамилию и имя. Подержав паспорт в руке, Лев вспомнил надзирателя одесской тюрьмы Троцкого — человека с величественной статью, при длинной сабле, который «орлиным взором осматривал свои владения».[92] Скорее всего, просто из озорства Лев вписал в паспорт эту фамилию, не предполагая, что она станет его главным псевдонимом на всю жизнь, что именно под этой фамилией он войдет в историю.

Иркутские друзья помогли новоиспеченному Троцкому погрузиться в вагон поезда дальнего следования, снабдили его бельем, галстуком и прочими атрибутами цивилизации. По дороге Троцкий наслаждался не только чаем с пышками, но и «Илиадой» Гомера в переводе Н. И. Гнедича. «Я читал гекзаметры и мечтал о загранице. В побеге не оказалось ничего романтического: он целиком растворился в потоке чаепития».[93]

В Верхоленске и Усть-Куте Бронштейн оставил по себе неплохую память среди местной немногочисленной «интеллигенции» (батюшки, молодого доктора, отрабатывавшего стипендию, станового пристава и крестьянского начальника!), о чем писал побывавший здесь позже в ссылке социал-демократ П. А. Гарви.[94]

Троцкий сделал остановку в Самаре, где находился своего рода «внутренний штаб» «Искры» во главе с Глебом Максимилиановичем Кржижановским. Последнему были знакомы публикации Бронштейна, и он присвоил ему новую подпольную кличку Перо. По поручению самарской организации Бронштейн, он же Троцкий, он же Перо, посетил Харьков, Полтаву и Киев, где пытался установить связь с социал-демократами или создать их организации. Но Лев тяготился провинциальной организационной деятельностью и стремился вырваться за рубеж. Получив скудную сумму денег на дорогу, не очень хорошо изготовленные фальшивые документы, он выехал в Каменец-Подольский, а оттуда при помощи местных контрабандистов благополучно перешел венгерскую границу и поездом отправился в Вену. Завершился первый этап революционной деятельности Льва Бронштейна. На историческую арену выходил Лев Троцкий, которому доведется стать одной из наиболее ярких и противоречивых фигур в российской социал-демократии, а затем в большевистской тоталитарной системе и мировом коммунистическом движении.

Первое впечатление, которое произвела на пришельца из сибирской ссылки Вена, можно определить как шоковое. У этого были две причины. Первая, знакомая всем людям, которые, впервые попав в чужую страну, наивно полагали, что знают язык этой страны, но, как оказывалось, не могли понять почти ни слова. Вторая, более существенная причина была связана с австрийской и вообще центральноевропейской ментальностью, которая отличалась упорядоченностью, четким распределением времени на работу и отдых. Троцкий с его бурным темпераментом никак не мог ожидать, что это качество может относиться не только к мещанским слоям, но и к социал-демократам, их лидерам, даже к человеку, который не только в его представлении, но во всем II Интернационале рассматривался как «вождь» австро-венгерского рабочего движения. Им был 50-летний Виктор Адлер, с которым Троцкий решил встретиться немедленно по прибытии в Вену в уверенности, что Адлер забросит все дела, чтобы обеспечить ему дальнейшее продвижение в Цюрих, где проживал видный русский марксист Павел Борисович Аксельрод. Собственно говоря, Лев мог просто купить билет на поезд до Цюриха, но у него не было денег. Аксельрод же должен был помочь Троцкому добраться до Лондона, где находился Ленин.

С трудом Троцкий разыскал помещение центральной социалистической газеты «Arbeiter Zeitung» («Рабочая газета»), однако случайно оказавшийся там редактор Фриц Аустерлиц заявил, что господин Адлер отдыхает, ибо это был воскресный день, и беспокоить его не следует. Употребив все свое красноречие и настойчивость, можно сказать, наглость, Лев все же добился адреса. Адлер принял его приветливее, и главное было сделано — деньги на следующий отрезок пути Троцкий получил.[95]

Из Цюриха, где с Аксельродом установились теплые взаимоотношения, путь лежал через Париж в Лондон. На рассвете одного из дней поздней осени 1902 года в квартире, где жили В. И. Ленин и Н. К. Крупская, раздался условный громкий стук дверным кольцом. Едва проснувшаяся Крупская поинтересовалась, кого занесло в такую рань. Услышав, однако, слово «Перо», она сразу впустила Троцкого в дом и разбудила мужа словами: «Приехало Перо».

Крупская рассказывала: «Оставив их вдвоем, я пошла объясняться с извозчиком (у Троцкого не было денег, чтобы ему заплатить. — Г. Ч.), устраивать кофе и т. д. Когда я вернулась, я застала Владимира Ильича уже сидящим на постели и оживленно толкующим с Троцким на какую-то довольно отвлеченную тему».[96] Скорее всего, это было прощупывание Пера, его проверка на лояльность, и эту проверку на данном этапе он выдержал.

Так состоялось знакомство Ленина и Троцкого, между которыми сразу же, но ненадолго, установилось взаимопонимание, основанное на сходной оценке ситуации в России и задач российской социал-демократии.

После «пробных» рефератов в Лондоне Троцкого решили «испытать» на эмигрантской аудитории в Бельгии и Франции. Его реферат был посвящен защите исторического материализма от «субъективной» школы, то есть тех социологов, которые отстаивали значительно бблыпую роль личности, мыслительной деятельности в социальной эволюции. Ленин просмотрел тезисы доклада Троцкого, одобрил их и посоветовал подготовить на эту тему статью для «Зари». Троцкий утверждал, что он не отважился выступить с чисто теоретической статьей «рядом с Плехановым».[97] Представляется все же, имея в виду самоуверенность Троцкого и поддержку его Лениным, что против выступления юного автора с теоретической статьей выступил сам патриарх российского социализма.

С самого начала между Троцким и Плехановым отношения не сложились. Имеется версия, что невольным виновником этого была восторженная, несмотря на немолодой возраст (ей в 1902 году исполнилось 53 года), В. И. Засулич. Согласно этой версии, пущенной в ход любителем красного словца Анатолием Васильевичем Луначарским, Засулич якобы заявила Плеханову: «Этот юноша, несомненно, гений», на что Георгий Валентинович ответил: «Я никогда не прощу этого Троцкому».[98] Версия не вызывает доверия: вряд ли Засулич могла дать столь напыщенную оценку Троцкому, с которым только познакомилась и который не имел серьезных теоретических работ; вряд ли Плеханов мог всерьез отнестись к суждению Засулич, если даже таковое имело место — скорее всего, он бы в свойственной ему манере едко отшутился. Сам Троцкий отмечал «высокомерно-насмешливый тон Плеханова».[99]