Эхо Антеора - Рейне Харо

И, развернувшись, отправилась обратно в питомник. А Лу стояла и смотрела, как развевается на ветру ее воздушное платье, как она летящей походкой скользит по дорожке, подхватывая на ходу корзинку, как уже у дверей оборачивается и машет рукой. Смотрела, и щеки у нее горели огнем. Ей вдруг совсем расхотелось возвращаться домой. Чтобы оттянуть время, всю дорогу она шла пешком и вела Дымку под уздцы, против воли прокручивая в голове эту недолгую беседу и раздраженно пиная камушки, попадавшиеся на пути.

По ожидавшей на улице повозке и группе скучающих у входа телохранителей и рабов Лу сразу поняла, что в лавке будет оживленно. Она отвела лошадь в стойло и зашла в дом со двора, тихо приблизилась к шторам с бусинами и осторожно выглянула сквозь них в торговый зал. Она увидела стоящего спиной Хартиса, рядом – Фарида, толстого седовласого старца, торговца сладостями из соседнего магазина, а напротив них – клиенток, трех молодых аристократок с веерами в руках, драгоценными камнями в прическах и блестящими пайетками на платьях, подчеркивающих достоинства их стройных фигур. Судя по всему, с основной целью своего визита девушки уже покончили – на прилавке позади них виднелись сложенные вповалку покупки, завернутые в бумагу руками хозяина, как водится, не самым аккуратным образом. Но шани не спешили уходить, с интересом слушая увлеченный рассказ Фарида. С первых же слов, донесшихся до ушей Лу, можно было без труда узнать одну из фирменных баек, которой продавец сладостей любил пичкать юных особ, вызывая у них многочисленные охи и вздохи.

История эта была сочинена им по мотивам происшествия почти годичной давности. Оно случилось на недельном празднестве, которое традиционно знаменовало конец знойной засухи и начало сезона дождей. В эти дни в город из ближних и дальних окрестностей стекалась самая разношерстная публика. На улицах шумели карнавалы и раскидывались ярмарки, играли музыканты и выступали выездные артисты, питейные и увеселительные заведения гудели без остановки и днем, и ночью. Хартис и Фарид, как и большинство других купцов, всю праздничную неделю выезжали торговать в палатках на площади, а по вечерам собирались за ужином в кабаке неподалеку, обсуждая прошедший день и собирая всевозможные сплетни. Тогда активно набирал обороты слух о некой приезжей шайке, которая уже успела засветиться в различных стычках по всему Кауру. В один из вечеров, сидя за столом с Лу, Фаридом и его помощницей Ашей в окружении выпивающих гуляк, Хартис заметил, что в кабак нагрянули подозрительные личности. Он попытался убедить Фарида уйти, но тот воспротивился – они пришли совсем недавно, и еда была еще недоедена, пиво недопито, а байки – недотравлены. Тогда Хартис отправил Ашу с Лу домой, а сам остался, чтобы присмотреть за стариком. А вскоре после этого подозрительные типы, оказавшиеся той самой шайкой, о которой ходили слухи, сцепились с кем-то из местных. Никто и опомниться не успел, как перебранка переросла в большую пьяную потасовку, которая в итоге привела к пожару, охватившему заведение и ближайшие к нему строения.

В реальности роль Хартиса в этих событиях заключалась в лишь том, что он помог старику вовремя выбраться из кабака и, защищая его, пару раз двинул кому-то по морде. Но рассказ Фарида каждый раз обрастал новыми захватывающими подробностями и в итоге распух до таких масштабов, что старик в нем едва ли не висел на волоске от гибели, а Хартис чуть ли не в одиночку скрутил всех буянивших в кабаке верзил. На этот раз последние тоже претерпели метаморфозы, превратившись в особо опасную группировку, объявленную в розыск аж в десяти городах юга. Хозяин не переставая хохотал и поправлял старика, но в глазах юных шани все явно выглядело так, будто он скромничает, и они то и дело кидали на него заинтересованные взгляды.

Лу, наверное, слишком громко и слишком обреченно вздохнула, потому что мужчина обернулся и заметил ее. Извинившись перед гостьями, оставил их и нырнул сквозь шторы.

– Лучик мой, проведала свою подругу?

Девчонка коротко кивнула, почему-то внезапно оробев. Отступила на шаг и склонила голову, не желая смотреть в лицо своего хозяина. Или не смея? «Да с какой стати? – разозлилась Лу, ощущая, как волна противоречивых чувств снова накрывает ее. – Чего я там не видела?»

– Что-то случилось?

– Нет. Все в порядке. Прошу прощения, что задержалась.

Слова прозвучали затравленно – она сама удивилась, насколько. Должно быть, Хартис тоже. Лу не разговаривала с ним так со времен своего появления в этом доме, пока еще была напугана и не знала, что ее ждет. Наверное, так и должны себя вести хорошие рабы, но Лу давно себя так не вела, а Хартис этого и не требовал.

«Добрый», сказала Сати.

«Доброта – спорная штука, – твердила себе Лу по дороге домой. – У каждой медали есть обратная сторона. Кто-то скажет «добряк», а кто-то – «простофиля». Может где-то еще доброта – это хорошо, но в нашем жестоком городе это скорее слабость…»

– Что ж, – помедлив, произнес Хартис. – Я скоро поеду в порт – сегодня должен причалить корабль поставщиков из Аумы. А ты пока побудь в лавке за старшую.

– Да, господин.

– Только ступай сначала пообедай.

Уходя, Лу все же украдкой заглянула в его лицо. Царивший в коридоре сумрак делал озадаченное выражение на лице хозяина зловещим, превращая добродушного торговца в угрюмого бандита.

«Хороший собой», сказала Сати.

«Да она его видела вообще? – ворчала про себя Лу. – И при каких обстоятельствах она могла его видеть? Может, однажды заезжала в магазин, сопровождая шани Суори или кого-то из ее помощников? Хотя я такого не припоминаю… Значит, слухи. Но кто мог сказать такое – сказать, будто Хартис хорош собой? Не знаю, кто, но мне искренне жаль этого человека, ведь он, очевидно, слеповат на оба глаза…»

Должно быть, их кухарка Латифа приготовила обед совсем недавно – очаг еще не успел остыть, и на маленькой кухоньке витал тяжелый перечный дурман. В соответствии с предпочтениями нанимателя любая пища в этом доме снабжалась куда большим количеством специй, чем мог вытерпеть самый отъявленный любитель острого. Лу злорадно усмехнулась, представляя, как неженка Сати в свой первый день здесь садится за стол, отправляет ложку такой похлебки себе в рот, и из глаз у нее брызжут слезы, а ее светлые мечты о прекрасной жизни разбиваются на мелкие осколки. Что еще она там говорила о Хартисе? «Разумный»? Разве это разумно – класть в блюдо больше пряностей, чем основных ингредиентов? Или