Нострадамус - Алексей Пензенский

КАК ОНИ ИЗОБРАЖАЛИ БРАК

КАК ОНИ РИСОВАЛИ ВУЛКАНА

ЧТО ОНИ ПОДРАЗУМЕВАЛИ ПОД СТЕРВЯТНИКОМ

ЧТО ОНИ ОБОЗНАЧАЛИ ПРИ ПОМОЩИ ЗВЕЗД

ЧТО ОНИ ОБОЗНАЧАЛИ ПРИ ПОМОЩИ БАБУИНА

Общий тон трактата Нострадамуса – радостный и оптимистичный. По сути, это гимн наукам и образованности, без которых невозможно постичь тайны природы и ее творений. Если искусство чтения иероглифов утрачено и оказалось окутанным тайной, если природа еще скрывает некие загадки, превосходящие возможности человеческого разума, – надо приложить все усилия, чтобы разгадать их. История циклична, когда-то иероглифы читать умели, а теперь нет; но возвращается время, когда это знание вновь откроется трудолюбивым и ценящим ученость людям. В общем, нет ничего невозможного: надо только внимательно изучать культурное наследие древних.

Идея «Перевода» во многом проясняется, если вспомнить концепцию герметизма – мистического учения, якобы дарованного людям богом Гермесом Триждывеличайшим (Трисмегистом) в очень глубокой древности. «Герметический свод» – сборник античных сочинений соответствующей тематики – был переведен на латынь флорентийским филологом и философом Марсилио Фичино еще в XV столетии с греческих рукописей, специально приобретенных на юго-востоке Европы. Писания Гермеса стали откровением для западной публики, не искушенной в изысках восточной мистики. В довольно-таки туманных пассажах герметического свода видели даже некое предвосхищение учения Нового Завета. Появление перевода подвигло многих европейских гуманистов на поиски смысла египетских иероглифов, в которых, как считалось, заключен сокровенный смысл учения Гермеса. Однако все попытки их расшифровки вплоть до исторического открытия Жана Франсуа Шампольона оказались неудачными. Не стала исключением и книга Нострадамуса, чье толкование иероглифов было весьма далеко от истины.

«Перевод „Иероглифики“ Гораполлона» остался неопубликованным при жизни Нострадамуса. Изданию этого сочинения помешали грозные события, полностью поглотившие время и силы будущего пророка. В ноябре 1544 года обильные дожди в Провансе вызвали наводнение, которое разрушило часть городской стены Авиньона. Рона вышла из берегов, и по воде в своих гробах плавали трупы с кладбищ. Затоплен был весь Юг: из Шато-Ренара можно было на лодке доплыть до Сен-Реми. Из-за разлива рек погибли тысячи домашних животных. Их разлагающиеся трупы способствовали распространению страшной, неизлечимой в те годы болезни – чумы.

Термин «чума», означающий в современной медицине конкретную болезнь, в прежние эпохи использовался в широком смысле для названия почти всех эпидемических, инфекционных, быстро распространяющихся заболеваний. Если дизентерию (flux de sang, «кровотечение») относительно легко опознать по симптомам, описанным в дошедших до нас текстах, то другие эпидемические заболевания историку «вычислить» труднее. Под названиями «чума» (pestis), «зараза» (contagium) или «пагуба» (morbus) могли скрываться сыпной тиф, эпидемический менингит, геморрагические лихорадки, а также различные формы собственно чумы – болезни, которая вызывается бациллой, открытой в 1894 году А. Йерсеном и С. Китасато, и передается человеку через блох и черных (чумных) крыс либо, в первичной форме, воздушно-капельным путем.

Под именем чумы в свое время «действовали» и другие, неизвестные в настоящее время заболевания. До сих пор не идентифицирована так называемая «английская потовая горячка», масштабная эпидемия которой разразилась в 1517–1518 годах: «Она поражала своих жертв обильной потливостью, от них начинало смердеть, а лицо и все тело становились красными… На голове и теле появлялась сыпь, иногда в виде обширных струпьев. Больной умирал прежде, чем осознавал, что следует обратиться к лекарю. Эта безжалостная внезапность смерти от потницы ужасала тех, кто пока еще оставался здоровым. Люди падали на улицах, во время работы, в церкви, некоторые успевали добрести до дома, чтобы рухнуть бездыханными там. Внимательно изучивший болезнь лекарь писал, что она убивала „некоторых в тот момент, когда они открывали окно, других, когда те играли с детьми у дома; одних болезнь уничтожала часа за два, другим хватало и часа… Кое к кому смерть приходила во сне, к иным в момент пробуждения, одни умирали в веселье, другие в заботе, некоторые голодные, а иные сытые, некоторые занятые, другие же праздные; в одном доме иногда погибали трое, иной раз пятеро и больше, а порой и все“. Часто не было времени ни составить завещание, ни послать за священником, а ведь тех, кто умер без завещания или без соборования, на освященной земле хоронить запрещалось».[41]