Шпион, который ее убил - Сергей Донской

– Все, что должен уметь сотрудник контрразведки ФСБ, – ответил Бондарь. – Поверьте на слово, Маргарита Марковна, этого более чем достаточно.

– Я никогда не верю на слово. Никогда и никому.

– Разумно.

– Конечно, – чопорно произнесла Морталюк. – Если вы наводили обо мне справки, то должны знать, что я всегда поступаю разумно. – Она задумчиво посмотрела на хрустальный мундштук, который вертела в пальцах. – Поэтому мы поступим следующим образом. Сейчас я позову сюда своих секьюрити и велю им выдворить вас отсюда. – Взгляд Морталюк преисполнился издевки. – Очутившись за порогом, вы больше никогда его не переступите, Евгений Николаевич. Таким образом, дальнейшее зависит от вас. Проявите себя с лучшей стороны.

– А мы поглядим, какой вы секретный агент, – подал реплику Щусевич. – Гонор и профессионализм – совершенно разные понятия.

– Это вы верно подметили. – Голос Бондаря звучал подчеркнуто ровно. – Терпеть не могу гонористых.

Судя по всему, он был готов добавить к сказанному еще пару слов, но тут Морталюк нажала специальную кнопку вызова на своем телефоне. Дверь распахнулась. Разговоры закончились.

* * *

Шахов и Добрынин проработали в охране Морталюк достаточно долго, чтобы относиться к своим обязанностям с полной ответственностью. Оба поддерживали отличную физическую форму, постоянно практиковались в стрельбе и рукопашном бое, почти не употребляли спиртного и приучились держать язык за зубами, а зубы – крепко сжатыми.

Шахов был года на четыре старше напарника и несколько грузноват, но ни помолодеть, ни сбросить лишний вес у него не получалось. Порой он задумывался о том, чем станет заниматься, когда окончательно постареет и обрюзгнет, но никаких блестящих перспектив перед ним не открывалось. Из-за этого Шахов был человеком раздражительным и желчным, но случались моменты, когда он разительно преображался. Перехватив многозначительный хозяйский взгляд, устремленный на Бондаря, он моментально повеселел. Не так давно ему случилось вывихнуть плечевой сустав одному назойливому репортеру, и воспоминания о том, как визжал этот болван, были Шахову все равно что бальзам на душу.

– Выведите его отсюда, да не церемоньтесь, – распорядилась Морталюк, указав мундштуком на Бондаря. – Станет сопротивляться, калечьте.

«Йес, мэм», – ответил мысленно Добрынин, вынимая из уха проводок телесного цвета.

– Сделаем, – солидно произнес он вслух.

Его тайной страстью были боевики, любые боевики, хоть иностранные, хоть отечественные, хотя, конечно, голливудская продукция нравилась Добрынину больше. Он был готов смотреть кино сутками напролет, методично перемалывая челюстями орешки, чипсы или ржаные сухарики. Невольно подражая своим героям, Добрынин приучился отвечать на вопросы коротко и односложно, а сам вопросов никому не задавал, поскольку ничто его, собственно, и не интересовало. Подружки говорили Добрынину, что он немного похож на Нео из «Матрицы», но дело было не столько во внешнем сходстве, сколько во внутреннем. Добрынинская душа обладала отзывчивостью мороженого хека, и взгляд его глаз был соответствующим. Если бы Бондарю захотелось посмотреть в эти глаза, он не прочел бы там ничего, кроме бесстрастной готовности выполнять любые хозяйские приказы.

Но Бондарю было начхать на Добрынина. На Шахова ему было тоже начхать. Он продолжал стоять к ним спиной. Более того, его поза сделалась не просто расслабленной, а совсем уж нелепой. Опершись обеими руками на никелированные спинки двух стульев, Бондарь подался вперед, чтобы укоризненно сказать Морталюк:

– Поступая таким образом, вы нарушаете Трудовой кодекс, Маргарита Марковна. Странное у нас получается собеседование.

Шахов и Добрынин одновременно шагнули вперед. Они не суетились, не спешили. Им представилась отличная возможность проявить свою преданность и исполнительность, поэтому обоим хотелось выполнить приказ как можно эффектнее. Шахов примеривался к пояснице наклонившегося Бондаря, решив для начала отбить ему почки. Добрынин представлял себе, как проделает удушающий захват с разворотом головы противника на девяносто градусов. Подмывало его также пнуть коленом обращенный к нему зад, однако это смахивало бы на мальчишество.

Морталюк, уловившая в голосе Бондаря нотки зарождающейся паники, ослепительно улыбнулась. Их разделяла подкова стола, так что дотянуться до нее Бондарь никак не мог. Сзади к нему приближались охранники, каждый из которых представлял собой ходячую гору мускулистого мяса, снабженного некоторым количеством мозгового вещества. Морталюк уже предвкушала, как охранники собьют спесь с капитана Бондаря, позволившего себе беседовать с ней почти в хамском тоне. Она ценила мужскую красоту, однако в первую очередь отдавала должное мужской силе. Перед ее мысленным взором промелькнули забавные картинки:

…вот капитана хватают за шкирку и волокут к двери, а он, моментально растерявший все свое самомнение, тщетно пытается вырваться из крепких рук охранников, умоляя Морталюк отменить приказ…

…а вот его, растрепанного и жалкого, с рубахой, выпроставшейся из брюк, выталкивают прочь, подгоняя пинками и затрещинами…

…уцепившись за дверь, он хочет сказать что-то напоследок, но вылетает из зала, как пробка от шампанского…

Ничего подобного не произошло. Морталюк, вставлявшая сигарету в мундштук, замерла, некрасиво открыв рот. Щусевич издал нечленораздельный звук, словно на его шее затянули невидимую удавку.

Силуэт Бондаря сделался размытым и прозрачным, так стремительно он крутнулся на месте. Разворачиваясь лицом к охранникам, он подхватил стулья, за спинки которых держался. Выпущенные из рук, они взмыли в воздух, одновременно достигнув каждый своей цели.

Добрынин, проявивший завидную прыть, умудрился отреагировать на внезапную атаку. Его правая рука не только скользнула под пиджак, но и коснулась рифленой рукоятки пистолета. А вот порадоваться собственной ловкости Добрынин не успел. Сбитый стулом с ног, он, подобно девяностокилограммовой кегле, опрокинулся на пол, после чего в сознании его случился временный сбой.

Его менее подвижный напарник, не мудрствуя лукаво, выставил перед собой руки и поймал стул за ножки, слегка ушибив при этом пальцы. Избавиться от мешающего предмета Шахову было не суждено.

Чтобы преодолеть четыре метра, отделяющие его от охранника, Бондарю понадобилось два прыжка, а чтобы завершить начатое – всего один расчетливый удар. Не тратя времени на сжимание кулака, он поддел шаховский подбородок основанием ладони.

Клац! От зубодробительного удара у Шахова мозги встали набекрень. Ему показалось, что голова слетела с плеч долой и покатилась по залу, окруженная россыпями искр. Разумеется, никаких искр не было. То грюканье, которое доносилось до Шахова, производила не его голова, а выроненный стул.

Сам Шахов сидел на полу, бессмысленно уставившись в темноту, сгустившуюся перед глазами.

– Продолжать? – прозвучало в его ушах.

Он понятия не имел, кто задал этот вопрос, точно так же, как не сообразил, кому принадлежит голос, произнесший: