Государева избранница - Александр Прозоров

Инокиня Евникия подняла чашу перед собой. Покрутила, любуясь отблесками свечей на камнях. Глубоко вздохнула, перекрестилась:

– Никифор, вели подать в мои старые покои кувшин стоячего меда, какие-нибудь расстегаи и ветчину. Соскучилась я что-то по хорошей ветчине.

– Да, матушка, – поклонился ключник.

Монашка снова полюбовалась чашкой и вышла из кладовой, осторожно неся ее на ладони.

Она поднялась в свои покои, оставленные много лет назад, но ничуть не изменившиеся, встала перед слюдяным окном, выставив деревянную посудину на свет, еще раз старательно осмотрела. Заметила пыль, тихонько подула, осмотрела снова, вздохнула и отерла ее всю подолом рясы.

Без стука распахнулась дверь, дворовые девки на двух подносах внесли два серебряных кубка, расписной кувшин, поставили тарелки с нарезанными пирогами, семгой, салом и розовой бужениной.

– Почему два? – немного удивилась инокиня.

– Ключник так велел, – ответила холопка. – Полагал, ждешь ты кого-то, матушка.

– Почти угадал Никифор. – Монашка аккуратно опустила чашу на край столешницы, сама опустилась в кресло с высокими боковинами. – Я жду сыновей. Но вряд ли они захотят со мною пить.

– Еще что-нибудь желаешь, матушка? – Закончив накрывать стол, служанки остановились, сложив ладони на животе.

– Ступайте, – разрешила гостья и потянулась к кувшину…

Вечер был тихим и спокойным. Сладкий хмельной мед, пироги с рыбой, ветчина. Монашка отдыхала за трапезой, поглядывая на слюдяное окно, каковое становилось все темнее и темнее. Оно стало совсем черным, когда в дверь наконец-то постучали:

– Матушка, ты здесь? Дворня сказывала, ты решила нас навестить!

– Пусть поменяют свечи, – негромко распорядилась инокиня. – И принесут еще меда.

– Мама, как мы рады тебя видеть! – Братья Салтыковы, длиннобородые и плечистые, с солидными животиками, спрятанными под дорогую парчу, с двух сторон опустились возле кресла, обняли гостью и по очереди поцеловали в щеки. – Давно ты уже нас не навещала!

– Так ведь в Кремле видимся, мальчики мои, – обняла за плечи обоих женщина. – Нечто соскучились?

– Разве же это встречи, мама?

Дворня тем временем обновила стол, запалила свежие свечи, поставила еще два кубка и исчезла снаружи, притворив дверь.

– Как ни жаль, чада мои, но я ныне здесь по делу, – отпустила сыновей монашка. – Как там, поведайте, служба ваша? Как государь, как невеста?

– Да все не нарадуются молодые, матушка, души друг в друге не чают, – ответил один из рыжебородых князей. – Государь по три письма в день ей строчит, она пятью отвечает. К заутрене бегут, ровно утята к птичнице, дабы рядышком в церкви постоять.

– Михаил Федорович еще одно паломничество замышляет, желает снова вместе с Марией прокатиться, – добавил второй. – Зело ему предыдущее путешествие понравилось!

– Плохо сие, – покачала головой монахиня. – Все плохо. Прежде всего не следует жениху с невестой до свадьбы видеться. Надобно соскучиться, истосковаться. Не стоит им вдвоем к одной службе ходить, видеться и письма писать. Да и вообще…

– Что, мама? – не поняли братья.

– Матушка Марфа от свадьбы наступающей в бешенстве, – тихо сообщила инокиня Евникия. – Нелюба ей Мария. Ненавидит ее отчего-то матушка царская, терпеть не может. Ведьмой считает. Не желает она сей свадьбы. А коли не желает, то и не допустит!

– Как же она помешает, мама? – переглянулись окольничьи. – Слажено ведь все уже накрепко, выбор сделан, день назначен! Поместный приказ свадебный чин готовит.

– Вы недооцениваете матушку Марфу, мальчики мои, – покачала головой инокиня. – Она всегда добивается своего. Добивалась даже тогда, когда ей противостояли силы куда могущественнее наших. Если она сказала, что свадьбы не будет, значит, ее не будет.

– Что же она может сделать, мама? – Один из братьев поднялся и присел на край стола. – Не убийц же к невесте подошлет!

– Чур, тебя, чур! – торопливо перекрестилась монашка. – Скажешь тоже! Токмо душегубства нам не хватает… Но вот коли вдруг обнаружится, что по болезни невеста способность к чадородию утратила, то сию весть из ваших уст матушка Марфа несомненно сочтет за добрую.

– Но она здорова, мама!

– Чада мои наивные… – вздохнула инокиня Евникия. – Боренька, ты ныне кто? Ты окольничий, друг близкий царю, дьяк Бронного приказа. А ты кто, Мишенька? Ты дьяк Аптечного приказа, окольничий и близкий друг царя. Напомнить вам, как вы вознеслись до сих мест? Подняла вас при дворе матушка Марфа после того, как мы с нею сдружились и я доверие ее смогла заслужить. Ныне подруга моя во гневе и готова карать и истреблять всех, кто токмо девице Хлоповой в ее сближении с государем помогал. Поверьте мне, мальчики, скинуть вас в простые сотники моя подруга способна так же легко и быстро, как и подняла из обычных воевод в приказные дьяки. Наш государь, ее послушный сын, и ради вас ссориться с матерью не станет. Сами понимаете, у чад и родителей размолвки еще случаются, но вот настоящей вражды не бывает. Коли она попросит, Михаил Федорович хоть сейчас от вас откажется. Опять же, у супруги новой свои друзья и родичи имеются, так что места окольничих надолго не опустеют. Надобно вам сие али нет?

Братья переглянулись.

– Государь есть наш повелитель, помазанник божий, – кивнула инокиня Евникия. – Мы его чтим и уважаем. Но наша сила и опора, увы, не в нем, а в его матери. Каковой близость сердечная Михаила и Марии словно ножом по сердцу…

– Они такие счастливые, мама… – пробормотал Борис.

– Ваше счастье, дети мои, беспокоит меня куда сильнее… – Монахиня широко перекрестилась. – Да простит господь всемогущий великие мои прегрешения. Но Марфа зла сверх всякой меры и вполне способна сотворить что-нибудь недоброе. Как бы нам с вами на пути ее гнева не оказаться-то.

– Так и что нам делать?

– Умишком своим пораскинуть, мальчики, – посоветовала монашка. – Я вам поведала достаточно. Теперь ступайте. Я устала. Сегодня останусь здесь.

* * *

Около полудня нового дня по ступеням, ведущим в теремные палаты, поднялась скромная послушница, появление которой заставило телохранителей почтительно склонить головы:

– Благослови нас, матушка, ибо мы грешны.

– Я тоже не безупречна, служивые, – одарила каждого из них крестным знамением монашка. – Да пребудет с вами милость Господа нашего Иисуса Христа.

Рынды распахнули перед гостьей дверь, инокиня вошла внутрь, на мягкие ковры, выстилающие пол, прошла в глубину, тихонько постучала в одну из дверей:

– Здесь ли моя жемчужинка пребывает?

Створки почти сразу распахнулись, наружу выглянула светлая, сияющая счастьем девушка в легкой шелковой рубашке, поверх которой был надет бархатный сарафан без рукавов – зато с золотым шитьем на груди, животе и по подолу.