Советник президента - Андрей Мальгин

Когда пришло время рассчитываться, все, кто находились за стойкой портье, моментально забыли английский язык. Они наверняка поняли, в чем проблема, но почему-то решили поиздеваться над русскими дикарями. С Валентиной там случилась настоящая истерика, она орала так, как не орала, наверно, никогда в жизни. А уж поверьте, кричать она умела. С тех пор к мини-барам у Присядкиных было особое, очень недоброжелательное, отношение. Впрочем, в Кельне мини-бар их не подкачал: в нем даже разместилась вся привезенная ими из Москвы снедь.

Вообще все складывалось как нельзя лучше. Не прошло и часа, как позвонил их утренний сопровождающий и сообщил, что спорные вопросы утрясены: раскладушка и завтраки будут за счет конференции. «Уф, слава богу!» — с облегчением вздохнула Валентина. Ей совершенно не улыбалась перспектива спать в одной постели — пусть и широкой — с Игнатием и Машей. Тем более что оба они храпели как сапожники.

Из-за разницы во времени Валентина проснулась очень рано. На часах было семь утра. Магазины! Валентина точно знала, что в Германии крупные универмаги открываются в восемь часов. Она растолкала Машку. Посовещавшись шепотом, они пришли к выводу, что Присядкина лучше не будить. Это решение придало динамизма их последующим действиям. Они собрались быстро, по-солдатски. По дороге заскочили в гостиничный ресторан на первом этаже позавтракать. И у дверей универмага C&A были уже без пяти восемь. Там уже собралась небольшая толпа, в которой, кроме пожилых немцев, присутствовали многочисленные негры, арабы и турки, ну и, разумеется, слышались беспокойные голоса наших соотечественников.

Наконец, стеклянные ворота открылись и все устремились внутрь. Большинство отправилось вниз, в подземный этаж, специально отведенный для уцененных товаров, но опытная Валентина знала, что и на других этажах, практически во всех отделах, есть что-то, что можно купить со скидкой. По какому принципу делалась скидка, она не понимала. Потому что, например, свитера со скидкой и без скидки висели вперемешку и по своим потребительским качествам мало отличались друг от друга. Поэтому, если на ярлыке не была перечеркнута старая цена и не обозначена красным цветом новая, такой товар Валентину не интересовал. Она сначала смотрела на этикетку, а потом на то, к чему эта этикетка была приделана. Чтоб ничего не пропустить, они с Машкой сначала поднялись по эскалатору на самый верхний этаж, и уже оттуда стали неспешно спускаться вниз. На верхнем этаже не оказалось ничего интересного: игрушки и бытовая техника. Зато ниже находился целый этаж с женской одеждой. Как только они с жадностью углубились в длинные ряды вешалок, перебирая все, что на них висело, в надежде увидеть заветное слово Reduziert, к ним подошла толстая тетка и спросила с выраженным южнорусским «гыканьем»:

— А вы не знаете, где здесь головные уборы?

— Не знаю, — сухо ответила Валентина, хотя она еще сверху приметила, что шапки и шляпы размещены в районе лестницы. В принципе, ей ничего не стоило если не ответить, то хотя бы показать тетке пальцем направление поисков, однако Валентина принципиально не стала этого делать.

«Понаехали тут всякие» — подумала она.

Когда хохлушка отползла, наконец, от них, Маша прошипела:

— Мам, как она догадалась, что мы русские? Ну что такое в нас есть, что мы выглядим как русские?

— Понятия не имею. Хотя неприятно, конечно, — ответила Валентина.

— Неприятно — не то слово, — заметила дочь, кажется, уже с момента своего рождения мечтавшая за границей растворяться в толпе коренных жителей так, чтобы никто не догадался, что она русская. Почему-то ей всегда и везде стыдно было казаться русской…

Довольно быстро наши дамы набрали себе целую кучу разнообразных шмоток. Разумеется, они много времени провели в примерочных кабинках, крутясь перед зеркалом и спрашивая друг у друга: как сидит? не широко ль в плечах, не узко ли в талии? сочетается ли с другой тряпкой? Но главным критерием отбора была для них разница в цене: если старая цена была больше новой на каких-нибудь десять процентов, это было не так интересно, чем когда что-либо было уценено вдвое или втрое. Большая

уценка расценивалась ими как страшная удача, и они радовались трусам, упавшим в цене с 45 до 10 евро, не меньше, чем какой-нибудь филателист радуется, когда раздобудет экзотическую марку для своей коллекции. Каждый раз, оплачивая в кассе покупку, они требовали выписать им «такс-фри» — бумажку, по которой им, как иностранцам, в аэропорту при вылете вернут часть уплаченных денег, равную сумме местного налога. Налог по закону полагалось взимать только с граждан Евросоюза, остальным его возвращали. Даже если речь шла о ничтожных суммах, они не ленились и терпеливо дожидались, пока им выдадут «такс-фри». Копейка рубль бережет. Вся эта волынка, однако, заняла очень много времени и в какой-то момент Валентина поняла, что если они немедленно не прервут увлекательный процесс вылавливания редуцирта из мутных вод C&A, они опоздают в гостиницу к моменту отправки Присядкина на конференцию. Снова состоялось короткое совещание, и было решено процесс не прерывать, а Присядкин пусть как знает.

Русские липли к ним в универмаге как мухи. Земляки все время пытались что-то спросить у наших дам, а если не спросить, то по крайней мере поделиться своими впечатлениями. Те огрызались как могли. На самом деле ларчик просто открывался. Соотечественники узнавали их по простому признаку: по настороженно-злобному выражению глаз, которое они привезли с собой из Москвы и которое не сходило с их лиц ни на минуту. Одной тетке Маша попыталась ответить по-немецки, изображая из себя местного подростка, и фокус почти удался, но когда тетка увидела сопровождающую Машу Валентину, она все поняла, и в страшной обиде, что с ней брезгуют разговаривать, отошла в сторону. В-остальном обошлось без приключений, и в гостиницу мать с дочерью направились увешанные разнокалиберными пакетами. Они не понимали, что люди, входящие в дорогую гостиницу с пакетами из дешевого магазина, здесь большая редкость. Более того, в дорогую гостиницу никто не тащил эту гору пакетов сам. Обычно к дверям подъезжало такси, водитель вытаскивал из багажника покупки, их тут же подхватывал специальный человек и отправлял в номер безо всякого участия постояльца. А в наиболее дорогих бутиках просто записывали название гостиницы, и покупатель вообще ни о чем не беспокоился. Он возвращался в гостиницу налегке, и в номере, как правило, его уже ждали покупки в красивых упаковках.

«Ну вот, русские прошли», — бесстрастно отметил про себя портье, когда мимо него, согнувшись в три погибели, протащили свою добычу Валентина с Машей. В этом наблюдении не было никаких эмоций, но если бы оно было высказано вслух, наши героини, конечно, страшно бы расстроились. Ведь они всеми силами пытались слиться с местностью.

Когда Присядкин проснулся утром, он долго не мог понять, где находится. Вокруг была совершенно незнакомая обстановка. Валентины, которая могла бы прояснить ситуацию, рядом не оказалось. Присядкин встал, прошелся по комнате и понял, что он в гостинице. События вчерашнего дня вспоминались страшно медленно. Утонувшее в грязи Шереметьево… Зал официальных делегаций… Злые Валентина и Машка, прошедшие мимо него, сидящего в первом классе самолета… Любезная стюардесса… Иностранный аэропорт, приятно пахнущий шампунем для пола… Приветливый юноша с табличкой «ПРИСЯДКИН»… Такси «мерседес», с тихим шуршанием подъехавшее к ним… Гостиница с разноцветными флагами над входом… Перепалка насчет раскладушки… Заглядывание в пасть мини-бара… Так, все понятно. Он приехал на конференцию в Кельн. Так, осмотримся. Вот на столике план конференции. Откроем. Сегодня среда? Среда. Первый день. Он выступает в первый день. Значит, сегодня. Сколько на часах? Почти десять. Начало заседания в одиннадцать. Черт! Игнатий понял, что он предоставлен сам себе. Валентина и Машка, видимо, чуть свет побежали по магазинам. Бросили его на произвол судьбы. Опекавший их накануне парень исчез, не оставив никаких координат. Видимо, в его функции входила только встреча в аэропорту и размещение в гостинице. Все это не на шутку встревожило Присядкина. Он не знал иностранных языков и самостоятельно не мог ступить ни шагу. Ладно, будь что будет. В любом случае следует умыться, побриться, надеть костюм и ждать развития событий. Вдруг о нем кто-нибудь вспомнит. Все, что он может сделать самостоятельно, он сделает. Но вот завтрак — это уже проблема. Тут самостоятельно он не справится. Присядкин всухомятку пожевал «юбилейного» печенья, побрел в ванную и привел себя в порядок. К счастью, за полчаса до начала заседания в дверь номера постучали: за ним пришел немецкий водитель и отвел в машину, так что хотя бы проблема доставки была решена. А в зале заседаний (вот удача!) он углядел свою бывшую соседку по писательскому гадюшнику на метро «Аэропорт» — Анну Бербер. Несмотря на то, что Присядкины давно уже переехали с «Аэропорта» в более просторное жилище на «Белорусскую», Анна продолжала оставаться их подругой. Точнее его подругой, потому что у Валентины никаких подруг не могло быть по определению. Анна показалась ему спасательным кругом и он, конечно же, стал к ней протискиваться. Когда-то Анна Бербер считалась передовым кинокритиком, но несколько лет назад, следуя веяниям времени, переквалифицировалась в правозащитницы. Это было верное решение — на новом поприще она достигла определенных успехов. Анна была женщиной паcсионарной. Она обожала выступления перед большой аудиторией. Оратор она была превосходный. Под конец каждой ее речи людям казалось, что перед ними не меньше, чем Жанна д’Арк, готовая за свои убеждения вот прямо сейчас, сию минуту, взойти на костер. В своей общественной карьере она поначалу опережала Игнатия. Он еще не возглавлял никаких комиссий и тем более не был президентским советником, а Анна уже пробилась в руководство «Демократической России». И как только в 1993 году старый президент расстрелял и разогнал парламент, она попала в депутаты нового, наспех собранного органа — Государственной Думы. Глядя на изменившийся Анькин быт, Присядкины, а особенно же Валентина, впервые увидели кое-какие плюсы близости к власти, пусть даже демократической.