Дети пустоты - Сергей Волков

* * *

— Обойдем депо, выйдем на край станции. Электричка придет — сядем перед самым отходом. — Тёхин план прост и понятен.

— Хорек, ты хоть морду вытри! — Сапог отвешивает Хорьку подзатыльник. — Хрен поймешь, в чем она у тебя.

— В «сникерсе», — сладко причмокнув разбитой губой, блаженно отвечает Хорек.

Мы смеемся — и тут сзади слышится шум.

— Во-он они! Ограбили! Держи! — доносится со стороны складов.

Я оборачиваюсь: мужик избавился-таки от своего пальто, на четвереньках выполз на дорогу и теперь голосит, задрав к серым облакам собачье лицо.

— Вот ведь гнида неугомонная! — Сапог скрежещет зубами, круто разворачивается. — Ну, я его сейчас сделаю…

И тут из-за угла прямо на блазнящего мужика выходят четверо косарей в перетянутых ремнями шинелях.

— Попали! — охает Губастый.

Шуня вцепляется в рукав Тёхиной куртки.

Дальше все происходит очень быстро. Косари, мало того что оценивают обстановку, они узнают измутузенного нами мужика и — это заметно даже издали — едва не расстилаются перед ним. По крайней мере, бросаются поднимать всем скопом. А потом один остается с потерпевшим, а трое рвут за нами, рвут с таким азартом, с такой скоростью, точно им посулили по миллиону за каждого.

Ну и мы, понятное дело, тоже рвем — а что еще остается делать?

* * *

Бежим по мокрой, ростепельной дороге. Косари не отстают. Трое здоровых, крепких мужиков, злых и уверенных в своей правоте, — от таких трудно уйти. Станция осталась далеко позади. Мимо проносятся машины, поднимая облака грязной водяной пыли. Справа лежит заснеженная равнина, вдали темнеет лес, а слева тянется бесконечный, как поезд с нефтяными цистернами, серый забор.

— В-в-врассыпуху на-до! — на бегу не говорит — лает Сапог.

— Нет! — Тёха машет рукой вправо. — Снег! Увязнем!

Тяжело бухая ногами в слякотный асфальт, я стараюсь держаться ближе к дороге — по обочине тянутся лужи, раскисшая глина хранит глубокие отпечатки колес. Только наступи — или поскользнешься, или черпанешь ботинком воды, и тогда все, хана, ты уже не бегун.

Впрочем, бегунами нас назвать можно с большой натяжкой. Мы не выспались, зато довольно плотно поели у костра, и бежать нам трудно. В таком состоянии хорошо лежать в теплом тихом закутке на чем-нибудь мягком, а не кроссы устраивать.

Косари наддают. Хорек начинает отставать. Я оборачиваюсь и вижу его измазанное шоколадом и засохшей кровью лицо, выпученные глаза, из которых на меня плещет животным ужасом.

— Руку давай! — Ухватив пацана за ледяные пальцы, я тащу его за собой, стараясь успокоить: — Носом дыши! Ровно, ровно! Не падай!

— Ай! — Хорек запинается, тоненько вскрикивает и кубарем летит едва не под колеса проходящего «ЗИЛа».

Пока мы с Губастым его поднимаем, пока Тёха в три непечатных слова успокаивает, косари настолько сокращают разрыв, что становится отчетливо слышно их сиплое, тяжелое дыхание.

— Догоню — убью! — орет самый рослый из них.

Другой просто матерится, третий молча вырывается вперед.

— Всех не повяжут! — Тёха начинает прикидывать, как быть, когда этот марафон закончится. — Сапог, Пятёра, берите на себя по менту, третий — мой! Шуня, Хорек, вы уходите… туда, туда! — Он показывает вдоль забора. — Мы их задержим…

И тут впереди, метрах в тридцати от нас, тормозит черный квадратный джип с тонированными стеклами. Такие машины называются «Гелендваген» и пользуются большим спросом у «деловых пацанов».

Хлопает дверца, и на дорогу выбирается хозяин джипа — здоровенный бровастый амбал в сиреневых трениках и резиновых тапочках на босу ногу. Он по пояс голый, бритый череп отсвечивает синевой. На волосатой груди блестит цепочка с золотым полумесяцем.

— «Динамо» бежит? — задорно кричит он нам и сам же себе отвечает: — Все бегут!

— Помогите! — без особой надежды пищит запыхавшаяся Шуня.

— А че! — улыбается во все тридцать два зуба амбал и гостеприимно распахивает дверцы джипа. — Типа карета подана!

Тёха быстро смотрит через плечо на косарей и командует:

— Садимся!

Мы лезем в теплое, пахнущее пластмассой, дезодорантом и анашой чрево джипа.

— Якубов! Ты что делаешь?! Якубов, это же шваль подзаборная! Якуб! — надрываются косари, отчаянно размахивая руками.

— Я тридцать пять лет Якуб, блин! — довольно усмехается амбал, усаживаясь за руль.

Мы закрываем дверцы. Джип срывается с места так быстро, что визжат покрышки. Обернувшись, я вижу через заднее стекло, как удаляются от нас красные рожи косарей…

Мы сидим в просторном предбаннике за широким, накрытым «по-богатому» — икра, шашлык, лаваш, помидоры, виски, пиво — столом. За окном на заснеженном дворе стоит доставивший нас сюда черный джип и еще штук пять иномарок. Из-за двери, ведущей в парилку, слышатся довольные вопли и шипение каменки — там парится братва, якубовские корефаны. Сам хозяин бани, широко расставив ноги, белозубо улыбается, дирижируя зажатым в толстых пальцах косяком:

— За рощей маневровая горка, там составы собирают, блин. Найдете там Назарку, ну, для вас Назара Хайдаровича. Это братан мой двоюродный. Пролетарий. Гегемон, блин. Я ему как человеку тыщу раз говорил: давай ко мне, в бизнес. Нет, он честный, блин. Так и возится в…

Якуб прерывает сам себя, затягивается и почти минуту сидит молча, тараща на нас карие, с прозеленью глаза. Шумно выдохнув пряный дым, он продолжает:

— Короче, пацаны. Назарка — бригадир сцепщиков. Скажете, мол, от меня, он вас в товарняк устроит. Без проблем. Я отвечаю! Поедете малой скоростью, но без заморочек. Не люкс, блин, но зато спокойно. А ваще вы, блин, мамонты. Динозавры какие-то. Сейчас время такое — капусту надо шинковать, блин. Дело делать, а не кататься малой скоростью. Врубаетесь, блин? Ну и путем все должно быть — если телка, то… хм, ладно, проехали. Если шмотки — то… Вот, штаны эти видите? Думаете, Якуб в трениках ходит? Хрена, блин, лысого. Это я из шелка заказал, в Москве, блин. Этому… как его, блин? Модельеру, короче. Ну вот, а если машина, то «барбус»…

— «Брабус», — осторожно поправляет Якуба Губастый.

В машинах он разбирается хорошо. Якуб довольно ржет:

— Точно, блин, «брабус»! Всегда забываю. Короче, блин, пацаны — оставайтесь. Будете у меня на подхвате, трешь-мнешь, через годик в бизнес возьму. У меня семь палаток, два магазина, рынок держу, лесопилка, блин. Дел по горло.

— Ты айзер, что ли? — вдруг спрашивает Тёха.

— Почему? — удивляется Якуб и скалит в улыбке ровные белые зубы. — Татарин. А че?