Война и Мир - СкальдЪ

две струйки дыма, это приближались заранее спрятанные пароходы с прицепленными к ним баржами. Александрийским гусарам поступил приказ грузиться.

— Быстрее, господа, быстрее! — командовал генерал Кропоткин. В этот момент Ленивец, освещенный рассветом и дальними оружейными отсветами, выглядел неплохо. По крайней мере, для кабинетного генерала.

Неторопливо, но и не тратя лишние минуты, гусары принялись по сходням заводить коней на пароход и баржи. Возбужденные кони ржали и фыркали, один из них вырвался и прыгнул в воду. Вахмистр ударил провинившегося гусара в ухо, призывая более внимательно следить за доверенным ему скакуном и на этом эпизод был исчерпан, так как искупавшаяся в прохладной воде лошадь успокоилась и после того, как ее вывели на землю, беспрепятственно позволила завести себя на борт.

Шувалов посчитал хорошим знаком, что повезет их «Хилал», тот самый турецкий пароход, который они сами же и захватили. Пароход мог вместить не слишком много гусар, но он тянул за собой целую нитку барж, словно утка своих утят, на которых достаточно удобно разместились нижние чины.

Генерал-лейтенант Вельяминов заканчивал последний инструктаж. Кропоткин и Соколов слушали и кивали, после чего отдали честь и бегом присоединились к подчиненным. Почти сразу «Хилал» вспенил воду и начал отходить от берега. Оставшиеся на берегу провожали их последними советами и пожеланиями успеха.

Понтоны подпрыгивали на волнах, как поплавки, кони ржали, но дисциплина оставалась на хорошем уровне. Кинув последний взгляд на второй пароход, Шувалов обратил все внимание на переправу.

Над головой свистели русские снаряды. Пароход надрывался и нещадно дымил трубами, борясь с волной и течением. Курс он держал ровно на ручей Текир-дере, где можно было высадиться и пользуясь дорогой, подняться наверх, начав полноценное развертывание.

Огонь на воде практически прекратился. Турки если и постреливали, то редко и бессистемно. Лопасти парохода молотили воду, южный берег постепенно приближался. Офицеры по приказу Соколова продолжали наблюдения в бинокли, в лучшие стрелки расположились вдоль бортов, готовые открыть огонь.

— Неприятель слева, на дальнем холме, — закричал Шувалов, первый заметивший опасность. На одной из возвышенностей ниже по течению появились пестро одетый турецкий табор, сходу открывший стрельбу. Их пули свистели над головой, рикошетили от воды и находили себе цель, впиваясь в мясо. Заржала одна лошадь, другая, беззвучно повалился гусар, выругался Костенко, которого поразили в ногу. С барж упало несколько человек, а еще одна лошадь, по всей видимости, необстрелянная, вырвалась и заржав, прыгнула в воду.

— Все стрелки на левый борт! Огонь! — выкрикнул Соколов. Матерые, прошедшие огонь, воду и медные трубы гусары откликнулись моментально. Известный всему полку Георгиевский кавалер Снегирев Архип первым открыл беглый огонь. Карабин Бердана казался продолжением его рук, так ловко он с ним управлялся. Шувалов про себя выругался, что его опередили, после чего для устойчивости положил дуло карабина на борт, прицелился и через секунду выстрелил.

Левый борт парохода окутался пороховым дымом. Гусары вели себя спокойно, словно находились на стрельбище. Несмотря на качку и движение, их огонь оказался куда эффективней, он словно метлой прошелся по холму. Фигурки в мундирах и белых чалмах падали на землю, многим из них уже не суждено было подняться.

Обладающий прекрасным зрением Шувалов заприметил турецкого офицера в богатом мундире и красной феске с кисточкой. Первый выстрел вышел неудачным, как и второй, но вот третий попал как надо, офицер завалился на спину, взмахнув руками. Шувалов перевел дыхание и позволил себе оглянуться. Соколов находился у капитанской рубки. Оружия командир не доставал, ограничившись общим руководством. Рядом с ним за бортом прятался генерал Кропоткин — ошеломленный и потерявший изрядную долю своего обычного апломба. Похоже, князь немного не так представлял себе реальный бой.

Невольно усмехнувшись, Шувалов дернул углом рта. С его точки зрения это и не бой был, а так, разминка. Подавив огонь неприятеля, гусары благополучно продолжили переправу и достигли турецкого берега.

— Командуйте, Михаил Сергеевич, — судя по всему, Кропоткин растерялся окончательно, но все еще пытался сохранить остатки авторитета.

— Где генерал Скобелев? — очутившись на берегу, Соколов первым делом перехватил какого-то офицера Минского полка.

— На высотах, — ответил тот.

Пока гусары высаживались и приводили коней в порядок, диспозиция прояснилась. Скобелев и Драгомиров с радостью приняли прибывших на помощь гусар и тут же поставили перед ними боевую задачу — подняться по дороге вдоль ручья на высоты, подготовиться и атакой выбить неприятеля с позиций на дороге в Тырново. И времени для подобного маневра им дали достаточно.

К тому моменту турки отошли от берега уже на версту и вроде как пытались укрепиться. Положение их выглядело шатким, сил у них было мало, готовностью стоять до смерти они также похвастаться не могли, так что один удар во фланг мог заставить их побежать. Этим Драгомиров и решил воспользоваться.

— Опрокиньте неприятеля, полковник, — генерал пожал руку Соколову. Они уже успели изучить карту и определить маршрут удара. Кропоткин остался рядом с Драгомировым, демонстративно показывая свою смелость, энергично отдавая приказы и суетясь. Шувалов совсем не удивился, сообразив, что на коня осторожный Ленивец залезать совсем не хочет. — Больше от вас ничего не требуется.

— Сделаем, Михаил Иванович, — пообещал Соколов. Он легко запрыгнул в седло, привстал в стременах и выхватил саблю. — Гусары Смерти, поэскадронно, за мной! Вперед, молодцы!

Трубы запели. Их звук заставил сердце Шувалова забиться в восторге. Первый раз он познакомился с Бессмертными гусарами под Хивой и уже тогда был буквально очарован полком. Скобелев звал его к себе, но он понял, что будет до конца дней сожалеть о том, что не стал гусаром Смерти. Использовав все возможные связи семьи, он таки выхлопотал разрешение перевестись к ним и с тех пор считал себя самым счастливым человеком на свете. Полк оказался даже лучше, чем он представлял. Причем лучшим был в тех моментах, которыми и сам Шувалов восхищался — в бою, дисциплине и конечно, в отношении личной чести. Черная форма их и знаки различия не могли вызывать ничего иного, кроме как восхищение. Это был не показной столичный полк, который умел лишь сверкать выправкой да полученными на учениях наградами, а настоящий, боевой, с соответствующими офицерами, которые в этой жизни не склонялись ни перед кем, кроме Бога, Императора и своего полковника. Соколова любили, уважали и боялись одновременно. Граф и сам не знал, как усатые головорезы могли совмещать в своих сердцах столь противоречивые чувства. Не мог понять ровно до того момента, как и сам не проникся соответствующими мыслями и чувствами.

Воля Соколова словно стальной уздой подстегнула эскадроны. Он управлял полком уверенно и дерзко, людям нравилось ему подчиняться, они чувствовали, какая сила скрыта в этом человеке.

Эскадроны поднимались по заваленной телами дороге и расходились в стороны, пользуясь складками местности и защитой, даваемой деревьями.

— Братцы, выбейте из супостата всю дурь! Покажите им, почем фунт лиха! Сомните их, а мы поможем! — доносились многочисленные советы со стороны пехоты.

Полк выбрался на равнину и построился. Вновь запели трубы, подавая сигнал к атаке. Соколов взмахнул саблей, показывая направление движение и эскадроны тронулись. Сначала медленно, шагом, затем все быстрее и быстрее, наращивая скорость. Полк поскакал вперед, а потом начал загибать влево по внушительной окружности. Дерн летел из-под копыт, земля задрожала, звонко играли трубы и полоскалось на ветру полковое знамя.

И вновь, в который уже раз, произошло необъяснимое — ставшие одним целом люди и кони превратились в монолит, спаянный общей целью и единым мозгом. Они стали одним организмом, каждый чувствовал плечо товарища и знал, что, когда и в какой последовательности ему делать.

Эскадроны неслись вперед. Несколько раз гусары брались за сабли и пики, но это был не полноценный неприятель, а лишь отдельные кучки беспорядочно разбегающихся башибузуков. А затем, не сбавляя галопа, они обогнули небольшую рощицу и выскочили в поле.

Утреннее солнце било им прямо в спину. Под копытами находилась дорога и поле, а впереди их цель — несколько турецких таборов. Гусары вылетели прямо на них.

— Кара Улюм! Кара Улюм! — разнеслись испуганные крики. — О аллах, прибежище веры, спаси нас!

Трубы буквально взвыли, давая приказ перейти на рысь и устремиться вперед. Казалось, земля готова разколоться, когда целый кавалерийский полк устремился вперед. Лучи