Дочка людоеда, или Приключения Недобежкина [Книга 1] - Михаил Гуськов

Семен Григорьевич так взглянул на Повалихина, будто говоря: «Такие шпинели — мертвая материя? Мертвая материя! Это мы с вами — мертвая материя! Что вы понимаете?!»

Семен Григорьевич плакал оттого, что никогда ему не иметь таких драгоценностей, какие имел Повалихин, никогда не иметь такой юной красавицы-жены, как его дочка, даже никогда не иметь двух яхт, потому что он совершенно другой человек. Повалихин был крупный человек, и шпинели у него были крупные, а Соловейчик был маленьким человеком, и драгоценности у него были мелкие, собранные по крупицам, по осколкам, по миллиграммам: всего-навсего полтора-два килограмма драгоценностей на какие-нибудь полмиллиона рублей. Но что такое полмиллиона, когда один такой бант стоит баснословных денег в твердой валюте.

— Машенька! Принеси-ка бутылку коньяка и две рюмочки.

Повалихин знал, что из любой запутанной ситуации есть два спасительных выхода — или бутылка водки, или бутылка коньяка. Тотчас, как карета «скорой помощи» или пожарная машина, показалась Марья Васильевна с подносиком.

Долго они еще сидели с Семеном Григорьевичем. Соловейчик был непьющий человек, ювелир, но в этот раз он так напился, что назавтра утром даже стал сомневаться, уж не приснились ему эти кроваво-красные шпинели в оправе бриллиантов или он действительно их видел. Тут уж Андрею Андреевичу пришлось в отношении гостя применить семейное искусство — незаметно подливать в рюмку, которым по-настоящему владеют только дети больших начальников, а они в каком-то смысле все сплошь людоеды.

Как только объявили антракт, Недобежкин решительно поднялся с кресла. Витя Шелковников вскочил еще раньше.

— За кулисы? — мелким бесом осклабился он.

— Веди! — приказал господин.

Добровольный слуга, как все мелкие жулики, благоговевший перед убийцей, которым был в его представлении Недобежкин, бросился вперед.

— Цветочков бы прихватить! — жалостливо запел он, намекая на свое безденежье. — Может быть, мне тут пере купить пару-тройку букетиков посвежее? — он кивнул на зрителей, прохаживающихся со скромненькими букетиками не свежих гвоздик и поблекших роз.

— Завтра поедешь на рынок и купишь такой букет, чтобы весь зал ахнул!

Шелковников сладко присел на полусогнутых. Если б не этот Дюков, какая бы шикарная жизнь развернулась перед ним. Но возможность хотя бы несколько дней пошиковать рядом с убийцей-миллионером в роли шпиона-слуги оставляла шанс и улизнуть от дотошного участкового, и разбогатеть самому.

Недобежкин и Шелковников зашагали ко входу в служебную часть здания. Каждый из них на ходу выбирал свою стратегию прохода через кордон. Есть много способов прохода через охраняемые двери. Например, можно сказать условный пароль или показать пропуск, можно вместо пропуска показать и вручить охраннику сторублевую бумажку, можно вместо пароля сослаться на важное лицо. Можно подружиться с охранниками и проскальзывать туда-сюда на правах хорошего друга или надеть рабочий комбинезон, запастись раскладной лестницей и пройти якобы по аварийному вызову администрации, но лучше всего поручить это дело слуге.

Человек, у которого есть слуга, отличается от человека, у которого нет слуги, тем, что первый может многое, когда второй не может ничего. Тот человек, у которого есть слуга, говорит: «Поди и сделай!» И слуга идет и делает. Тот человек, у которого нет слуги, те же слова говорит себе и сам же себе отвечает: «Вот ты поди и сделай!» Поэтому человек со слугой делает все, что хочет, а человек без слуги лишь то, что может. Человек со слугой делает то, что хочет он, а человек без слуги делает то, что хотят другие. Очень советую вам обзавестись слугой.

За несколько шагов до служебного входа Витя Шелковников обогнал Недобежкина и приветливо-приветливо, с угрожающе-заискивающими интонациями прошарманил двум дружинникам, стерегущим проход за кулисы:

— Дежурим?! Очень хорошо! Сам был дежурным, знаю. Это бальный критик, мы выходили. Что?! Вы нас не помните? Это же Аркадий Михайлович, я с Аркадием Михайловичем. Аркадии Михайлович, меня не пускают! Критиков не пускают. Это же автор, главный критик, автор всех статей о бальных танцах, я его секретарь.

Стоящие в дверях дружинники заколебались.

— Да, да, это со мной! Проходи, Витя! Ничего, ребята, я понимаю, — важно добавил «главный критик», проталкивая своего «секретаря».

Недобежкин положил руку на кнут… «Разнесу все к чертовой матери!» — зло сказал он про себя.

Дружинники, как только Недобежкин дотронулся до кнута, почувствовали тепловой удар опасности и аж закачались, в глазах у них зарябило, щеки и уши вспыхнули. От долговязого исходила опасность.

Эта же сила протолкнула Шелковникова за грань, отделяющую избранных от неизбранных. «Критик» и его «секретарь» прошествовали за кулисы.

«А прикидывался хлюпиком, билетики стрелял! — укоризненно подумал бывший бомж, на ближайшие два дня обеспечивший себе существование. — Силища! Как взглянул, так их и разметало. Поняли, с нами шутки плохи!» — примазался он к Недобежкину, приписывая себе часть психологической победы над дружинниками.

— Ты чего?! — спросил через несколько секунд один из дружинников другого.

— А ты чего? — огрызнулся тот.

— Да так! Не нравятся мне эти двое, особенно долговязый. Пойти, что ли, спросить, какой он критик?

Менее решительный вспомнил взгляд «критика», и его снова качнуло.

— Ну, попался бы он мне, жаль, что я отойти не могу!

Я бы ему показал, козлу! — не унимался решительный, сверкая глазами вслед аспиранту.

Недобежкин, который, казалось, будучи на таком большом расстоянии, никак не мог слышать этих угроз, вдруг повернулся и пошел назад, к ругавшемуся дружиннику. Шелков-ников назойливой мухой полетел следом, выглядывая у Недобежкина то из-за правого плеча, то из-за левого.

Менее решительный понял, что сейчас произойдет что-то страшное. Он побледнел, встретившись глазами с Недобежкиным, хотя тот смотрел не на него, а на его товарища. На лице того вдруг выступили капли пота, и оно стало серым, как алюминиевая дверь, возле которой он стоял. Пот струйками побежал со лба по щекам, крупная капля повисла на носу, упала, вторая капля заняла ее место и, сорвавшись, уступила место третьей.

Недобежкин, держась одной рукой за кнут, остановился перед своей жертвой, наблюдая ее агонию.

— Ты что сказал? — спросил он дружинника.

Тот попытался разомкнуть челюсти.

— А-шш-мм-а!

Недобежкин, вспомнив что-то из детства, взял его за пуговицу и дернул.

— Руку дай!

Тот, покачиваясь, подал одеревеневшую руку. Недобежкин вложил в нее оторванную пуговицу и своей левой рукой сжал чужие пальцы в кулак, после чего отпустил кнут, который все это время держал правой рукой. Дружинника словно перестали душить, и он судорожно стал глотать воздух, еще не веря в свое спасение.