Горькая истина. Записки и очерки - Леонид Николаевич Кутуков

строевыми занятиями, лущили подсолнухи, часовые теряли на посту винтовки, заседали в Комитете и служили объектом страшнейшей по своей примитивности большевицкой пропаганды. Отношение к офицерам было благодушное. В общем это было существование по инерции. Не было никакой созидающей силы, но зато была масса разрушающих.

О 28-м феврале

Однажды подходят ко мне несколько солдат и говорят:

— А помните, господин Прапорщик, ночью 28 февраля на Лесном проспекте вы встретили несколько солдат? Вы еще с ними разговаривали. Вы были переодеты в солдатскую шинель.

— Как-же, как-же, — говорю я, — помню.

— Ну, так это были мы и вас обузнали.

— Почему же вы меня не тронули?

— Да что же, господин Прапорщик, вы молодые и худого нам ничего не сделали.

Этот разговор еще лишний раз показал, что не всё было потеряно, еще можно было восстановить Армию и спасти Россию. Но Россия приносится в жертву демократий.

Демагогия и развал

Постепенно чувствуя, что власти никакой нет, слыша зажигательные речи Ленина из дворца Кшесинской, читая «Правду» и другие коммунистические шедевры, солдаты стали распускаться: начали ходить без погон, без ремней, подсолнечная шелуха засыпала Россию. Почти перестали выходить на занятия. Теряли воинский вид.

Несмотря на всё происходящее, мои однополчане и я всё же верили, что это только временное состояние, что придет решительный человек и приведет всё в порядок.

Непосредственно соприкасаясь с солдатской массой, нам особенно ясно был виден ужасающий развал и гигантскими шагами приближающаяся катастрофа. А потому у нас и была уверенность, что так не может продолжаться.

Наблюдая разнузданную, дезорганизованную солдатскую массу, я верил, что еще возможно спасти Армию. Пришел бы человек, сформировал бы ударные отряды из офицеров, «изъял» бы из обращения Ленина и его пропаганду, расстрелял бы несколько буянов и предателей, восстановив полевые суды, и Россия была бы спасена. Не было никакого сомнения, что едва бы показали палку, все бы образумилось. Я это утверждаю категорически, стоит посмотреть на эту солдатскую массу. Это глина, из которой человек сильной воли может вылепить всё, что угодно. Даже абсурд.

«Вставай, подымайся, рабочий народ»

Придя утром в батальон я, к моему удивлению, застал мою роту на плацу. Поздоровался. Ответили. Я позвал к себе фельдфебеля и начал его расспрашивать, что нового слышно в казармах. Проходя строем мимо меня, рота вдруг запела: «Вставай, подымайся, рабочий народ», поют и ухмыляются. Я повернулся и пошел в Собрание.

Бурное заседание батальонного комитета

Сегодня в батальонном комитете бурное заседание. Приехали делегаты из Действующего полка и требуют пополнений. Для большей убедительности солдаты были созваны около манежа. Наружная лестница ведет во второй этаж (вернее на хоры) манежа и образует площадку. Оттуда (4)[71] и произносятся все пропагандные речи. С возвышения солдат кричал:

— Товарищи! Оны — это мы, а мы — это оны. А потому мы — туды, а оны суды!

Вижу, что его слова совсем не популярны у творцов и защитников революции — на фронт ехать не желают. Странный вид этого делегата — без погон и без ремня. Он появляется всё время вместе с подпоручиком Сибирским — значит имеет связи с советом солдатских рабочих депутатов. Зачем же тогда он уговаривает солдат ехать на фронт?

После заседания в помещении комитета разгорелся спор между одним из депутатов и солдатами, которые пригрозили его убить. Делегат (отличный, не распропагандированный солдат) пришел в ярость.

— Меня убить! Ах вы, сукины дети, шкурники, — кричал он им, — попробуйте, выходите с винтовками на плац, дайте мне только лопатку — я вас, сукиных детей, всех как зайцев перестреляю!

Молчание.

— Ну, выходи, что ли.

Никто не двинулся, дебаты продолжались…

Не знаю, чем это всё кончилось, но только были составлены 5 маршевых рот (1250 человек). Несколько офицеров пожелали отправиться в действующую Армию. Кроме того, были назначены офицеры для сопровождения эшелона до фронта, с тем, чтобы потом возвратиться в Петроград.

Я попал в их число.

Поездка на фронт

Гвардия стояла тогда около г. Луцка. Большинство солдат запасного батальона были мобилизованы в южных губерниях Империи (малороссы, или так называемые украинцы) и, конечно, большинство из них намеревалось сбежать во время пути и отправиться по домам.

Принимая это во внимание, последовало распоряжение отправить эшелон сначала в сторону Двинска, а затем на Юг, вдоль фронта, избегая таким образом «опасных» губерний.

В 20-х числах мая маршевые роты прошли через весь город и прибыли на Балтийский вокзал. Уже был приготовлен поезд: 50 товарных вагонов и один II класса посреди состава для офицеров.

На вокзале были провожающие; слезы прощания, голосили бабы; наконец поезд тронулся и положил конец этим тягостным сценам.

Я был назначен командиром 89-й маршевой роты. 89 маршевых рот! Пять раз целиком сменился весь состав полка.

Мы выехали уже к вечеру. Я занимал купе с прапорщиком Суходольским, ехавшим на фронт окончательно. Он задумчиво сидел и скандировал слова романса:

— Кого-то нет, кого-то жаль. Кого- то нет, кого- то жаль[72]. Я не нарушал его раздумий. Вскоре мы легли спать.

Утром проснулись в Пскове. Поезд долго стоял, кормили солдат — я пошел посмотреть город. Стояла чудная погода, но было жарко. В вагоне было душно. Мы взобрались на крышу нашего вагона, разослали шинели и ехали — потихоньку пикником — неофициально состоящий при нас вестовой подавал нам чай и еду. Надо было только остерегаться проволок перетянутых над вагонами через полотно: задев за такую проволоку или за мост, можно было остаться без головы.

Но поезд шел медленно. Иногда останавливался у закрытого семафора. Солдаты звали их «журавлями». На ходу пели песни.

По нашему примеру многие расположились на крышах теплушек. Пейзажи сменялись беспрерывно. Леса, поля, луга. Крестьяне косили сено. Иногда около самого полотна. При виде работниц — девок и баб — солдаты начинали кричать и махать руками. Девки отвечали, а иногда задирали юбки выше талии, дразня солдат.

На крыше вагона. Прапорщики Кутуков (стоит), Славницкий и Переверзев, май 1917 г.

В таких случаях крики из вагонов переходили в овацию. Таков характер примитивного российского флирта. Одним словом, ехали очень мирно и как бы даже с удовольствием — была чудная погода, леса, луга. Революционная атмосфера Петрограда осталась позади.

Ночью приехали в Двинск. Город пуст. Тишина. Всюду масса складов оружия и снарядов. На вагонных платформах в разобранном виде огромные осадные орудия. За городом фронт.

Видны взлетающие разноцветные ракеты.

Странная там идет жизнь. Эту жизнь можно наблюдать в виде разноцветных огней.

Они вспыхивают, светят несколько мгновений, а затем