Побег из Северной Кореи. На пути к свободе - Ынсун Ким

Мы с Кымсун были не так уверены в ее решении, поскольку нам предстояло приняться за дело!

Моя мать нам объяснила, что нужно делать. И когда у нее отошли воды, началось настоящее сражение. Я была в ужасе. Мы простерилизовали ножницы в кипящей воде в котелке над кухонным очагом (это был единственный источник тепла в доме). Потом, вместе с Кымсун и «отчимом», мы давили маме на живот. Ребенок не выходил, мать кричала. Я остолбенела от страха, я думала, что она сейчас умрет.

Во время последнего осмотра в больнице врачи высказали опасение, что ребенок находится в неправильном положении. Но моя мать, как всегда уверенная в себе и упрямая, уверяла, что все идет хорошо. И в конце концов ребенок появился на свет. У него была огромная голова, вся в морщинах. Мама взяла ножницы и без колебаний перерезала пуповину. Она выполнила свою миссию.

Мужчина гордо взял младенца на руки. Наконец он достиг цели, у него было потомство. Потом, по китайскому обычаю, он гордо вывесил красное одеяло на дверях дома, чтобы объявить о рождении ребенка соседям. Следуя другой традиции, в течение 100 дней мать и ребенок не появлялись на открытом воздухе, чтобы защититься от злых духов и болезней. Только члены семьи имеют право видеть новорожденного в этот промежуток времени.

Рождение моего младшего брата в холодном январе 2001 года моментально разрядило атмосферу на маленькой ферме.

До того дня я ни разу не видела грудного младенца. Сначала он мне показался уродливым, но потом я привязалась к малышу. Его китайское имя, Чанг Цзян, означает «свет».

В первые дни его отец был вне себя от счастья и гордости за сына. Даже бабка нашла мальчика славным и стала почти любезной с мамой, все еще не встававшей с постели. Мы с Кымсун снова стали надеяться. Вот оно, теперь мы наконец-то войдем в семью. Будущее представлялось не таким уж плохим.

Вскоре я оказалась ближе всех к ребенку: с наступлением весны мама вместе с Кымсун вернулась к работе в поле. Меня, самую младшую и еще слабую, обязали следить за ребенком в течение дня и готовить еду для работников в поле. Все утро я его ласкала, кормила, пыталась успокоить, когда он плакал.

Это сложное задание, но я была счастлива его выполнять.

Естественно, я сидела дома, пока мои товарищи играли снаружи, на площадке перед фермой, и я часто разрывалась между желанием развлечься и долгом няньки. Но я хорошо держалась. И если чудом ребенок переставал кричать и, в конце концов, засыпал, я могла на несколько минут сбежать к друзьям. Ненадолго, поскольку после полудня я должна была приготовить обед на всю семью, в то же время поддерживая огонь и присматривая за ребенком. Иногда я была завалена работой, но это меня не расстраивало, поскольку я любила малыша. Неважно, что он нам достался от человека, которого я часто ненавидела.

Увы, семейное счастье продлилось недолго, и мы вновь пережили разочарование. Постепенно ссоры возобновились, как и до рождения ребенка. «Отчим» снова приходил в дурное расположение духа и вымещал злость на маме и на нас. Однако не мы вызывали его ярость. На самом деле, причина была в его родителях. Он надеялся, что рождение сына все решит и он получит семейное достояние. Но младший брат крестьянина не дал себя обмануть. После рождения нашего маленького Чанг Цзяна он тотчас же вернулся из города и обосновался на ферме, в соседней с нашей комнате. Его цель была — противостоять возвышению моего «отчима» в глазах родителей. Младший сын учуял опасность: ребенок угрожал его части наследства. Итак, он решил вернуться и заботиться о родителях, выказать им «сыновнее почтение». Очевидно, что и у него на уме было только наследство. Жалкое, но все же наследство.

Как я понимаю, и правда, в этой семье эгоизм царил безраздельно. Каждый, от бабки до сыновей, не думал ни о чем, кроме собственной материальной выгоды. Там не было никакого единства, никакого настоящего чувства.

Как бы там ни было, мой китайский «отчим» быстро стал уступать: его престарелых родителей не умилостивила симпатичная рожица моего младшего брата. Конечно, бабка испытывала слабость к внуку, но это ничего не меняло в намерениях патриарха относительно наследства.

У мужа моей матери, однако, еще оставалась смелость и большие надежды. Вскоре после рождения ребенка он попросил у своей матери денег, помощи в оплате издержек на образование.

Он преподнес это как надежду на часть наследства. Однако мать тут же его одернула:

— Почему это я должна платить за учебу твоего сына? — сурово ответила она. — Твой ребенок, твоя ответственность!

Он был раздосадован, в конце концов разразился гневом и холодно объявил:

— Раз ты его не признаешь своим внуком, тогда он мне не сын. Мне нет до него дела!

И под нашими испуганными взглядами он взял мальчика, вышел из дома и небрежно положил ребенка в повозку на улице! Стояла зима, собачий холод. Сцена вызвала у меня отвращение. Как тот человек мог обращаться со своим сыном подобным образом? Этот эпизод напомнил мне о грубой сущности этого типа. Он думал только о себе и хотел ребенка только затем, чтобы урвать наследство. Он не любил сына.

С того дня я каждый день беспокоилась о судьбе младшего брата. Какое воспитание он получит с таким отцом? Я хотела защитить братишку, чувствовала, что в этом состоит мой долг старшей сестры. Я никогда его не забуду.

Проходили месяцы, атмосфера продолжала ухудшаться на фоне ссор между тем человеком и его родителями. Мама, Кымсун и я расплачивались за чужие грехи. Мы подчинялись. У нас не оставалось другого выхода. Не могло быть и речи о том, чтобы сбежать теперь, с младенцем. Мама не хотела ребенка, но она сделала выбор и полагала, что теперь нужно идти до конца, пытаться влиться в семью, выпутаться из тяжелой ситуации хотя бы на время.

Кроме того, здесь у нас была пища. Бедность в Китае, по крайней мере, лучше голода в Северной Корее. Крестьянская семья бедна, но у нее есть пропитание на каждый день. Когда в повседневной жизни установилось шаткое равновесие, мы ограничивались тем, что пытались закрывать глаза на ежедневные обиды. По вечерам мы теснились в маленькой общей комнате, смотрели передачи по старому телевизору. Я стала хорошо разбирать по-китайски. Вместе мы собирались, успокаивались, а после я засыпала в деревенской тишине.

Сейчас я понимаю: нам все-таки повезло. Среди тысяч женщин из Северной Кореи, нелегально пересекающих китайскую границу каждый год, 70 %, по несчастью, попадают в руки торговцев людьми, как и мы. Но мы избежали худшего. Многих других женщин из Северной Кореи и их детей ждет судьба куда страшнее: их принуждают к проституции в борделях и караоке-барах, включая и девочек с самого юного возраста. Эти женщины, истерзанные жизнью, скрывают постыдное прошлое и молчат о нем даже после того, как снова обретают свободу в Южной Корее.

Однажды ночью, в конце зимы 2002 года, мой сон грубо прервали. Мы смотрели телевизор, потом я заснула. Внезапно в дверь громко, грубо постучали. Я тут же поняла, что происходит. Я поднялась и поспешила к заднему окну, чтобы сбежать. Слишком поздно: меня ослепили белые прожекторы. Нас окружили.