Рыцари рейха - Руслан Мельников

Да какого тут происходит?! Совсем сдурели! Бесцеремонно вторгаются прямо в опочивальню княжеского полутысячника! Будят в такую рань без сигнала тревоги! Кто посмел?! Кого тут спустить с крыльца пинком под зад?! Вот ведь мля-размля! Пороть дружинников, что ли, за незнание хороших манер?!

— Дмитрий, ты, что ль?

Этот без причины тревожить не стал бы...

— Я. Поднимайся, Василь! Скорей!

— Да тише ты!

Бурцев проснулся окончательно. Правая рука рванула меч из-под ложа, левая торопливо шарила в полутьме по скомканной постели. Новгородец-сотник сопел как паровоз и говорил, не таясь. Не дай Бог, Аделаидку разбудит, напугает.

— Что стряслось, Дмитрий? Поход? Набег? Город штурмуют?

А родного, теплого, разомлевшего от сна тела в ночной сорочке рука никак не нащупывала. Там, где должна бы лежать Аделаида, валялись лишь смятые медвежьи шкуры.

И вот тут-то Бурцева словно из ушата ледяной водой окатили. Вскочил как есть — в исподнем. С мечом в руке. Готовый рубить и кромсать. Куда?! Где?!

— Не поход, не набег, Василь, и не штурм, — хрипел над ухом встревоженный голос новгородского сотника. — Монах! Латинянин!

— Какой монах?! Какой латинянин?!

Бурцев не понимал. Ничего не понимал. «Куда?! Где?!» — билось в голове. Она ведь засыпала под утро на его плече. И должна спать сейчас вот здесь, на этом самом месте!

— Ну, тот самый, — бормотал Дмитрий. — Пилигрим. Бенедикт который. Сбежал. Ушел по Смоленской дороге с час назад, едва Смердьи ворота открылись.

К едрене матере пилигрима! Аделаида где?!

— Где она?! Жена моя где?!

Брошенный меч звонко грянул об пол. Бурцев двумя руками схватил сотника за грудки, будто тот, и никто другой, был повинен в исчезновении польки.

— Пусти, Василь. С ним супружница твоя ушла — с монахом этим.

— Как так ушла?!

— А вот так! Вдвоем вышли из города. На рассвете. С первым же купеческим обозом. Агделайда сказала страже, будто хочет проводить пилигрима и получить последние напутствия от святого отца. И...

— И?

— Не вернулась княжна.

— Погоди, а как же сторожа, которых ты к монаху приставил?

— Обоих отроков нашли в гостиной избе, куда определили Бенедикта. Мертвыми нашли, хоть и при оружии. У одного кадык сломан. У другого шея свернута. Напал, видать, нежданно латинянин этот и голыми руками с обоими управился. А уж потом с супружницей твоей встречаться пошел.

Бурцев тяжело опустился на постель. Вот тебе и падре, вот тебе и святой отец! Да, всякое у них с Аделаидой бывало, но чтоб княжну умыкнули прямо с супружеского ложа — такого еще не случалось. Хотя какое там умыкнули — сама ведь пошла. Как за Фридрихом фон Бербергом, что два года назад вскружил голову неразумной девчонке. Правда, сейчас было что-то другое. Сердцем чуял Бурцев — совсем иное сейчас было.

За окном на дружинном подворье уже царил переполох. Бряцало железо, ржали кони, суетились, кричали люди.

— Погоня? — коротко спросил Бурцев.

— Снаряжается, — так же кратко отрапортовал Дмитрий. — Общую тревогу я поднимать не стал. Тебя вначале разбудить решил, да ребят наших, да сотню Алексича.

— Я сам поведу! — Бурцев вскочил с ложа, подобрался. Не время сейчас раскисать.

Оделся быстро — по старой армейско-омоновской привычке. Штаны, сорочка, сапоги. Толстый стеганый поддоспешник. Кольчуга — не утопленная в Волхове неуязвимая фон Бербергова бронь, конечно, тоже добрый доспех. Створчатые, будто гигантские моллюски, блестящие наручи. Куполообразный шлем с забралом-личиной — вроде княжеского, только без позолоты. Простые ножны на поясе. В ножнах — подобранный с пола меч. Распоряжения Бурцев давал на ходу — сбегая с крыльца:

— Коня мне. Нет, двух. И чтоб у каждого по загонному коню было.

— Стоит ли? — засомневался Дмитрий. — Агделайда с монахом пешком ушли. А купеческий обоз мы и так нагоним.

— А если Бенедикта сообщники дожидались с лошадьми?

Новгородец умолк. Бурцев продолжал:

— Со мной едут только наши.

«Только наши» — значит старая гвардия — проверенные в Польше, Пруссии, на Чудском озере и под Дерптом ветераны. Надежный костяк всей его полутысячной дружины. Дмитрий молча кивнул.

— Всем быть при оружии. И знаешь, что еще... Скажи Сыма Цзяну, пусть прихватит самострелы-громометы, что выдал князь. И гранату тоже — ну, ту малую булаву, начиненную громом и молниями.

— Даже так?! — удивился Дмитрий. — Хочешь взять оружие «небесного воинства»?

— Да, хочу, — отрезал Бурцев.

Уж очень не нравился ему странный монах, профессионально расправившийся с двумя вооруженными отроками и одной-единственной беседой склонивший дочь Лешко Белого к тайному побегу. С такими «божьими людьми» ухо надо держать востро.

— Гаврила, стой! — Алексича, при доспехе и с булавой, он перехватил у конюшни. — Ты остаешься с гарнизоном. И сотня твоя тоже.

— Да как же, воевода?!

— А так! Пока меня не будет в Пскове — принимай команду над дружиной. Посадника поднимите. И всем быть начеку. Миша, дружок твой, пусть помогает — пешцев на стены выводит.

— Так ведь в дозоре Миша-то, — напомнил Гаврила. — У балвохвальской башни дежурит.

— Значит, без Миши управляйся. Все. По коням!

Небольшой вооруженный отряд с запасными лошадьми в поводу промчался под аркой Смердьих ворот, вылетел на накатанную обозами Смоленскую дорогу, скрылся в лесах по-над рекой Великой.

Новгородец Дмитрий вез воеводский вымпел. Треугольник алой материи бился на ветру. Рядом — в руках татарского юзбаши Бурангула — развевался сигнальный бунчук. Тесной группкой вокруг воеводы-полутысячника и знаменосцев скакали Освальд, Збыслав, дядька Адам и Сыма Цзян. Седельную сумку Бурцева оттягивали «шмайсер» и осколочная граната-колотушка «М-24». Китайский мудрец — единственный толковый автоматчик из всей дружины — тоже вез у седла «МП-40».

Чуть поотстав, следовало сопровождение: четыре десятка русичей и степняков-кочевников — немногие уцелевшие в битвах участники Силезского похода Кхайду-хана. Всего в погоню отправилась неполная полусотня.

Обоз настигли быстро. Расспросили. Узнали у перепуганных купцов: да, видели, да выходили из Смердьих ворот еще двое — странствующий монах-латинянин и красивая, но печальная женщина в рубище. Но оба быстро отстали от обоза — свернули с дороги в лесную глухомань, едва скрылись из виду башни псковского Крома. А куда направились — неизвестно.

Для полноценной облавы людей не хватало. Но и вывести из Пскова всю дружину, оставив город без охраны, Бурцев не имел права. А ну как дерзкая выходка отца Бенедикта — всего лишь военная хитрость? Что, если поблизости затаились ливонцы и ждут не дождутся, когда, встревоженный похищением воеводовой жены, гарнизон покинет крепость? Да и возвращаться назад в Кром — значит терять драгоценное время.