Иллюзия убийства - Кэрол Макклири

Я иду по палубе обратно к трапу и встречаю Фредерика Селуса, возвращающегося в свою каюту.

Увидев меня босой и без пальто в этот поздний час, он спрашивает:

— Что-то случилось, мисс Блай?

— А вам кажется, что-то должно было случиться, мистер Селус?

Оставив его с этим вопросом, я прохожу мимо. Он задерживается у дверей своей каюты, как мне кажется, с намерением что-то сказать.

— Не беспокойтесь, мистер Селус. Меня не так-то просто напугать.

Я с гордым и независимым видом удаляюсь в свою каюту.

Когда дверь захлопывается за мной, я прислоняюсь к ней спиной и пытаюсь дышать ровно. Потом защелкиваю ее на замок и подпираю стулом ручку.

Что за чертовщина? Что за дурдом? Кому взбрело в голову разыгрывать со мной эту идиотскую шутку?

Нет, это не шутка, а чей-то злой умысел — попытка напугать меня, может быть, даже заставить идти к капитану и в истерике доказывать, что призрак Джона Кливленда бродит по пароходу. В чьих-то интересах дискредитировать меня.

Я задергиваю занавеску на иллюминаторе, прежде чем лечь в постель, недовольная и раздраженная причиненным мне беспокойством. Лицо в окне произвело на меня сильное впечатление: оно заставило поверить, что ярость, вспыхнувшая на рынке и приведшая к кровопролитию, последовала за мной на судно.

В маленькой каюте я вдруг ощущаю себя заключенной, и жуткое чувство охватывает меня, будто я загнана в угол. Уже нет уверенности, что на этом пароходе я в безопасности. Я уязвима или даже в ловушке, потому что не знаю, кому могу доверять. Бежать некуда, спрятаться негде.

Ключ из скарабея стоил жизни Джону Кливленду. Здесь, на судне, где я должна быть в безопасности, он таит в себе угрозу, вокруг него плетутся интриги.

И я сказала неправду Фредерику Селусу. Мне и впрямь страшно.

Когда ранним утром, омраченным хмурыми облаками, мы едем в экипаже через Порт-Саид, я больше не воспринимаю землю вечного Нила зачарованным местом. Мне кажется, будто я перенеслась в недоброжелательный Египет Ветхого Завета, где всемогущие фараоны, называвшие себя живыми богами, правили при помощи кнута, а от гнева иудейского бога Нил стал красным. Только на этот раз его воды могут быть окрашены моей кровью.

Я пытаюсь прогнать мрачные мысли и тревогу, что взбешенная толпа может вытащить меня из экипажа, но убийство Джона Кливленда и ярость Махди бросили густую тень на мое сознание, посеяв сомнения, смятение и страхи, которыми я не могу поделиться со своими попутчиками или с кем-либо на борту.

Я уже сожалею, что приняла приглашение фон Райха, но стараюсь улыбаться со стиснутыми зубами, сидя в экипаже, приличествующем царю, по дороге на празднество, устроенное бедуинским шейхом рядом с руинами великого города древних времен.

Фон Райх доволен нашей поездкой.

— Шейх послал за нами собственный экипаж. Ему мог бы позавидовать фараон.

На стойках золоченой кареты резные змеи с высунутыми черными жалами — словно рептилии бросают вызов самим богам. Среди змей снуют рыбы ярко-зеленого, желтого и бирюзового цветов. Наверху каждой стойки белые голуби мира с зеленой веткой в клюве.

От солнца нас защищает навес из шелка цвета морской воды. На сиденьях высокие аквамариновые, лазурные и фиолетовые подушки.

Два сурового вида бедуина, вооруженных винтовками и саблями, сопровождают нас в качестве эскорта. Вот тебе и белые голуби мира.

Из разговоров моих спутников, когда мы рано утром ждали экипаж на дороге у берега, мне стало ясно, что они делают вид, будто накануне на рынке ничего особенного не произошло. О трагических событиях или о возможности нападения на нас разъяренной толпы — ни слова. Они болтают о недостатках обслуживания и не очень хорошей кухне на пароходе, нищете в Египте и необычном ландшафте — о чем угодно, только не о том, что на рынке у нас на глазах была пролита кровь людей.

Это притворство держит меня в напряжении, заставляет задуматься над разными вопросами, вызывает беспокойство и чувство недоверия, особенно к лорду Уортону. Я не сомневаюсь, что он зачинщик этой игры. Он бросает на меня многозначительные взгляды, дающие понять другим, что я истеричная дамочка, которая находится под таким сильным впечатлением от вчерашних кровавых сцен, что возникновение данной темы в разговоре может вызвать дисбаланс в моей хрупкой женской психике.

Я общалась с бесчестными политиками, матерыми убийцами, уличными хулиганами и суровыми редакторами, которые сделали бы фарш из этого напыщенного лорда. Я выдавала себя за ненормальную в доме для умалишенных, слонялась по улицам под видом проститутки, чтобы узнать, как с женщинами легкого поведения обращаются их клиенты. Я работала прислугой, когда собирала материал для разоблачительного репортажа об оскорбительном отношении к слугам в богатых домах, даже плясала в кордебалете и училась стрельбе у Энни Оукли.[13]И при всем при этом никогда не страдала моя «женская психика».

Меня подмывает спросить надменного джентльмена, в чем он преуспел в жизни помимо того, что учил марокканцев, как выращивать пшеницу, с чем, я уверена, гораздо лучше справились бы его служащие. Или напомнить ему, как он вчера застыл в страхе и растерянности, видя приближающегося человека с ножом.

Наш экипаж трясся по колдобинам Порт-Саида, когда вдруг лорд Уортон, к моему удивлению, все-таки задает мне вопрос, касающийся вчерашнего происшествия:

— А что вам дал тот человек на рынке?

— Простите?

— Кто-то сказал полиции: он что-то передал вам.

— Что он мог такого мне передать?

— В этом как раз и вопрос: что он вам дал?

— Если кто-то видел, как мне что-то передали, пусть непосредственно он и спрашивает меня об этом. Я не намерена отвечать на анонимные вопросы.

Леди Уортон похлопывает мужа по руке, видя, как залились краской его щеки оттого, что он, несомненно, посчитал дерзостью с моей стороны.

— Давай поговорим о более приятных вещах, дорогой.

Я не стала категорически отрицать сам факт передачи некоего предмета, потому что кто-то действительно мог видеть, как мне засунули скарабея в карман. Меня так и подмывало вынуть ключ из каблука и обо всем этом поговорить, но довериться лорду Уортону, выставлявшему меня на посмешище, в таком важном деле я не могла.

Ведь я взяла на себя обязанность узнать правду о смерти мистера Кливленда и донести до его любимой последнее слово, сказанное им.

Однако какие бы чувства я ни испытывала к лорду Уортону, я здесь гостья, и с моей стороны было бы нетактично проявлять к нему подчеркнутую неприязнь, тем более что у Уортонов деловые отношения с фон Райхом, а последний изо всех сил старается мне угодить.