Пляж исполненных желаний - Ирина Щеглова

На завтраке повариха подошла и тихонько спросила у мамы, не умеет ли она делать уколы.

– Умею… А Эля что?

– Она спит, теперь до обеда не добудишься, а мне надо по времени делать. Только Валере не говорите, а то Эльке и так достается.

– Слушай, у нее хоть какие-то лекарства есть?

Повариха сокрушенно вздыхает и снова шепчет:

– Ей Валера спирт выдал, медицинский. Но она его уже выпила, – она оглянулась и одними губами произнесла, – целую банку!

Повара работают через день. В одной смене – родная сестра Советского и племянница; в другой двоюродная сестра и Миша.

Миша профессионал, знаток кубанской кухни. Советский сманил его из ресторана в Новороссийске. Вот такая команда.

Вечером, как только Советский собирает народ на дискотеке, мы все, вместе с мамой и Ольгой, уходим в столовку и сидим там под навесом у печки, жжем свечки, пьем кофе и поджидаем енотов. Они приходят, потому что добрый Миша оставляет для них полное ведро помоев. Сначала мы познакомились с крупным самцом. Он почти не боялся, спускался со склона, становился на задние лапы, передними упираясь в край ведра и принимался громко чавкать, время от времени помешивая в помоях лапой, в поисках лакомых кусочков: мягких косточек или курицы. Миша присоединяется к нам и рассказывает о том, как осенью голодные шакалы подходят совсем близко и воют по ночам, о сучке Моте, которую на самом деле зовут Матильдой – и она единственная, кто выжил из всей дружелюбной живности в последнее наводнение.

– Когда река все здесь посмывала, зверья не осталось совсем. Сидишь вечером, такая тоска… Мы приехали – апрель, туристов нет, по ночам до того жутко бывало, да еще шакалы воют, оголодали за зиму… Вот однажды сижу в столовке, смотрю – енот пришел. Тоже кушать ищет. Я так обрадовался. С тех пор всегда оставляю им еду. Теперь-то опять размножились, – он замолкает, отпивает глоток кофе, – я вверх по руслу реки ходил, там выдра живет, зайца видел, кабаны тоже есть…

Пока мы слушаем его, совсем забываем о ведре. Нас привлекают возня, резкий писк, тявканье и топот. Миша светит фонариком: из ведра торчат пять полосатых хвостиков, заботливая мамаша суетится рядом, фыркает на стаю ежей. Поужинавший папа взобрался на мойку и пьет воду. Малыши пугаются света, смешно сваливаются с ведра, только один продолжает увлеченно сопеть и чавкать, почти целиком погрузившись в помои. Самец замирает напряженно, мать, видя что ее детеныши разбежались, лезет в ведро, как будто нас и нет вовсе.

Наверное, мы очень громко говорим, шумим и пахнем. Но еноты быстро привыкают и даже позволяют нам гладить их жесткий, упругий мех.

В ущелье шумно, установка трансов бухает с вечера, заглушая нещадно орущую Валерину дискотеку. Миша показывает нам наушники, говорит, что иначе не уснуть. Но мы предусмотрительно взяли с собой спальники и пенки, идем спать на берег, зовем Мишу с собой, но он отказывается: надо караулить кухню и столовку. Днем с трудом прогнали трансов, которые, накупив шашлыка, расположились под навесом, как у себя дома. Их слишком много, турбаза не вмещает всех, и трансы расползаются по всему ущелью. Много дикарей, по склонам рассыпаны палатки, горят костры, то и дело кто-то приходит за водой или хлебом. Поварихи злятся, потому что приходится постоянно быть на кухне, следить, как бы чего не украли.

Свет одинокого фонарика шарит в темноте, это Иван. Он подходит бесшумно, еноты его не боятся и продолжают свой поздний ужин, как ни в чем не бывало. Мама варит кофе на печке для Ивана, и он пьет его с удовольствием, хотя все время утверждал, что предпочитает зеленый чай.

Можно проведать дикарей на поляне, но нам как-то не хочется. Мы сидим еще долго. Миша распрощался и ушел, ему вставать рано. А Женьки с Андреем все не было, то ли обиделись на нас, то ли дядя не пустил…

Мы идем по берегу, то и дело осторожно переступая через тела спящих. Желаем знакомым спокойной ночи. Многие нынче спят на берегу, ущелье содрогается от транс-музыки. Непонятно, почему ее не выключают, ведь на поле к четырем утра нет никого. Странно. Трансы разбрелись по побережью в поисках тишины, а установка продолжает бухать. Для кого?

– Разве это отдых? Нет, это не отдых! – сама себе громко жалуется экономистка Валя.

Эля ведет по пляжу какого-то мужчину. Он что-то пьяно лепечет, поднимаясь за медсестрой по склону. Разносятся гулкие Элькины смешки: га-хха! га-хха! Аййя-ха-ха-а!

– Смотри-и, не обмани-и! Гы-гы-хгы-хы-ии…

– Эля, Эля-ля-ля-ля… завтра…Эля-я…

Душно.

Иван разыскал расщелину, мы наскоро бросаем на камни пенки и спальники, обессиленные, падаем на них. Засыпая, я слышу ровное дыхание Ивана и Анькину возню…

Под утро снова пошел дождь. Мы поспешно вскочили, смеясь, похватали свои спальники и бросились на турбазу.

На завтрак бежали под зонтами, ежась от холодных капель, то и дело коварно падающих за шиворот. Ноги разъезжаются по скользким тропинкам. Дно речки наполнилось бурой стремительной водой. Чтобы попасть в столовую, пришлось перебраться вброд, вода – по щиколотку. Иван велел держаться за него и перевел нас по очереди: сначала меня и Аню, потом маму с Ольгой. Завтракали вместе.

Наша база пустеет. Уехали сибирские ребятишки. Похожие на мокрых птиц, они сидели на пляже под дырявым навесом и ждали лодку. Грустили. Им так хотелось увидеть напоследок солнце.

У вигвамных дикарей пополнение – приехала Сашина знакомая с маленькой дочкой. Они пришли по берегу. Валера сделал вид, что никого не видел.

День сырой и прохладный, то и дело моросит дождь. У трансов затишье, на брегу пусто, только у шашлычной да у бара толкутся люди.

От скуки идем на поляну к дикарям. Сидим под зонтами на бревнах, пьем чай с дождем. Грозный шеф спит в своей палатке, Ленка с недовольным лицом готовит суп. Теща с Ленкиной мамой суетятся, заворачивают в пленку запасы продуктов, чтоб не отсырели. Полосатого Леши не видно, наверное, Валера заставил его работать.

Иван предложил поехать посмотреть дольмены, но мама не хочет ехать без отца. А нас одних не отпускают, боятся, что будет сильный шторм и гроза, мы не сможем пройти по берегу из-за оползней, а лодки, конечно, в шторм не ходят ну и так далее…

Сидим, скучаем, слушаем разговоры взрослых. Иван спать ушел. Я бы тоже ушла, но как-то неудобно.

Они говорят о красоте. Мама прицепилась к Сашиному «мир прекрасен» – что ее так возмутило?

– Да ладно тебе! Ты говоришь – мир прекрасен! Мы все так говорим. Но никто не задумывается над тем, что это «прекрасен», только для нас, людей. Что значит «прекрасен» для тысяч других существ? Что такое красота, вообще? Может быть, только то, что воспринимает хрусталик человеческого глаза, причем только отражение, понимаешь? Если вдуматься, что мы знаем об истинном положении вещей? О самих так называемых вещах? Мы их постигаем с помощью приспособлений наших тел. Мозг получает информацию в виде сигналов – импульсов. Их великое множество. Мозг эти сигналы непрестанно обрабатывает и создает самому себе ту реальность, которую он способен создать, исходя из инструментов, каковыми он обладает. Луч света, отразившись от скалы, дерева, моря, попадает в человеческий глаз, неся некую информацию, потом все это обрабатывается в мозгу, да еще, насколько я помню из школьного курса физики, в перевернутом виде… Посуди сам, что мы видим, и тот ли это мир?