Фальшивый принц - Дженнифер А. Нельсен

Эррол закрыл дверцы моего гардероба. Я поймал на себе взгляд Мотта, когда Эррол выходил из комнаты, но когда он закрыл за собой дверь, я наконец-то остался один.

Я открыл окно, намереваясь выбраться наружу, но остановился — в лицо мне повеяло вечерней прохладой. Разные эмоции сменяли друг друга, как набегающие волны. План Коннера оказался страшнее, чем я подозревал, и несмотря на то, что сказал Мотт, я не чувствовал себя готовым к такому испытанию. Я смотрел в ночную тьму и думал о том, сколько времени мне потребуется, чтобы добежать до границы владений Коннера. Вдали виднелась река, которая могла стать препятствием для погони. Я мог идти всю ночь и дальше сколько потребуется, до самой Авении, где ждет меня свобода.

Но я не мог этого сделать. Теперь я знал тайну Коннера, а значит, он ни за что не выпустит меня отсюда. Я оказался в ловушке. И выбор был очевиден: стать принцем — или он убьет меня.

На следующее утро я открыл глаза раньше, чем слуги пришли будить нас. Мягкий утренний свет падал через окно под небольшим углом, значит, было совсем раннее утро. Я несколько секунд лежал в постели, привыкая к незнакомому ощущению тепла и уюта. Потом вспомнил, в какую странную игру оказался замешан. И от этого воспоминания меня прошибло холодным потом. Я резко сел на кровати, бессмысленно осматривая комнату.

— Ты тоже не спишь? — тихо спросил Роден.

— Не спится уже.

— Я вообще почти не спал. — Он помолчал, потом спросил: — Как ты думаешь, что станет с теми, кого Коннер не выберет?

Ни одному из нас не хотелось думать, что среди тех, кого Коннер не выберет, окажется он сам. Я медленно выдохнул и сказал:

— Ты знаешь ответ.

Роден помолчал, словно разочарованный ответом. Можно было подумать, он надеялся, что я предложу вариант получше.

— Самое печальное, что когда нас не станет, некому будет о нас горевать. Ни семьи, ни друзей, никого…

— Тем лучше, — сказал я. — Мне приятнее думать, что моя смерть никому не причинит боли.

— Если не можешь причинить никому боли, значит, ты и радости никому не доставишь. — Роден сцепил руки за головой и уставился в потолок. — Мы все трое — пустое место, Сейдж. Я должен был уйти из приюта еще несколько месяцев назад, но не мог, потому что мне некуда было идти. Я не обучен грамоте и ничего не умею толком делать, а это значит, я ни на что не гожусь. Как бы я заработал на жизнь?

— Тобиас смог бы прожить, — сказал я. — Он мог бы работать в лавке, а потом и сам мог бы торговать. Ему бы наверняка удалось.

— А какие у тебя были планы? — спросил Роден.

Я пожал плечами.

— Все, что мне было нужно, — дожить до следующей недели. — Мне вдруг стало смешно, и я по-дурацки хихикнул. — А теперь вот надо пережить сразу две недели.

— Коннер должен выбрать меня, — сказал Роден. — Я не про то, чтобы стать королем и все такое, — понятно, что вся власть будет у Коннера. Но для меня это единственный шанс. Я знаю, это звучит жестоко, ведь можно лишь догадываться, что тогда будет с тобой и Тобиасом, но для меня это так. Помнишь тот день, когда ты чуть не сбежал из повозки?

— Да.

— Хотел бы я, чтобы ты это сделал. И если в ближайшие две недели тебе представится шанс сбежать, думаю, ты должен им воспользоваться.

— Рад это слышать. — О, если бы все было так просто!

— Говорили бы еще погромче, может, тогда удастся разбудить всю прислугу, — простонал Тобиас.

— Тише, — сказал я. — Как только они поймут, что мы проснулись, они войдут сюда.

Тобиас приподнялся на локте.

— Вы с Роденом столько времени трепались, а теперь, с ходу, требуете, чтобы я замолчал?

— Потише, ты, — сказал Роден.

Тобиас снова лег.

— Интересно, что Коннер запланировал для нас на сегодня.

— За две недели мы должны узнать то, что должен был знать принц Джерон, — сказал Роден. — Может, у нас сейчас последняя возможность немного расслабиться.

— А ведь план как раз неплохой, — заметил Тобиас. — Коннер прав. Это, наверное, единственная возможность спасти Картию.

— Это оскорбление памяти настоящего принца, — сказал я. — Когда обман раскроется — а все мы знаем, это рано или поздно произойдет, — то, что мы сделали, будет расцениваться как измена. Чтобы сирота из приюта занял место принца! Кем мы себя возомнили?

— Успокойся, — прервал меня Тобиас. — Кто сказал, что однажды все раскроется? Коннер будет рядом, чтобы направлять нас. Он ведь тоже пострадает, если все раскроется.

— Никто из нас не похож на настоящего принца, — продолжал я. — Не говоря уже о том, что двух недель недостаточно, чтобы научиться всему, что принц должен знать, и неважно, будет Коннер рядом или нет. Если мы трое объединимся, они не смогут заставить нас сделать это.

— Но я сам этого хочу! — Тобиас сел и опустил ноги на пол. — Вы двое можете продолжать валяться, а я собираюсь начать учиться как можно скорее.

Заспанные слуги ждали нас в коридоре. Поняв, что мы проснулись, они осторожно вошли в комнату, и Эррол, сдерживая зевоту, полез в ящик моего шкафа.

— Можешь возвращаться в постель, если хочешь, — сказал я ему. — Мне и так хорошо.

— Не вы отдаете приказания, — напомнил мне Эррол, — не вы, а мастер Коннер. Сегодня ваша одежда будет более простой и подходящей для занятий.

Я неохотно вылез из постели, чтобы Эррол поскорее одел меня, иначе он бы не отвязался. Правда, я поставил на своем: заставил его ждать, пока сам оденусь, а он только проверил, все ли я сделал правильно.

— Не для того, чтобы оскорбить вас, — сказал он, глядя, как я в растерянности верчу в руках пряжку. — Но, вероятно, вам никогда не приходилось иметь дело с такой одеждой, как эта.

Я улыбнулся.

— Когда буду жить как хочу, ни за что больше такое на себя не надену.

Мотт ждал нас у дверей спальни. Он сказал, что Тобиас будет заниматься с преподавателем в библиотеке, а мы с Роденом отправимся наверх, в комнату, которая когда-то была детской, чтобы там учиться читать и писать. Тобиас самодовольно усмехнулся и удалился вслед за своим слугой. Похоже, ему казалось, что у него есть преимущество перед нами, и возможно, он был прав. Роден шепнул мне, что все равно не хотел заниматься вместе с Тобиасом. И я с ним согласился.

Наш преподаватель велел называть его мастером Гробсом, имя ему подходило — он был больше похож на гробокопателя, чем на учителя. Он был высок и худ, кожа у него была бледная, а волосы, тонкие и темные, он причесывал так, чтобы казалось, что они гуще, чем на самом деле. Я сразу же почувствовал к нему неприязнь. Родена же, казалось, совершенно не волновал тот факт, что, вероятно, перед ним живой мертвец. По крайней мере, когда я шепотом сообщил ему об этом, он фыркнул и шепнул мне, чтобы я заткнулся.