Список нежных жертв - Лариса Соболева

Алена была примерно на середине пустыря – и вдруг остановилась, прислушиваясь. Безусловно, она слышала приглушенные звуки... человеческий голос... похоже, женский... Короткий вскрик – и снова звуки неясного происхождения. Нет, точно это женский вскрик был... Как будто женщина с кем-то борется, а рот ей кто-то упорно закрывает. А раз она борется, подумала Алена, стало быть, ее насилуют.

Как, по логике, должна была поступить в тот момент девушка? Разумеется, убежать. Кто угодно убежит, только не Алена. Ориентируясь лишь по звукам, она пошла на них. Вскоре набрела на углубление, где барахталась женщина в белом костюме, а на нее навалился здоровый мужик. Алена оказалась права – мужик насиловал женщину. Не раздумывая, она закричала, а голосок у нее зычный, недаром на концертах в колледже ей всегда поручают вести программу и в хор приглашают:

– Сашка! Колька! Сюда! Ко мне! Мужик трахает бабу! А она не хочет.

И булыжник запустила в спину мужику! Раздался стон. Алена заложила в рот два пальца и свистнула – точь-в-точь Соловей-разбойник. Не успела она опомниться, как мужик подскочил и вылетел из ямы, как пробка из бутылки, чуть не свалив Алену.

– Караул! – завизжала она. – Сашка! Где вы, ребята? Он и меня трахает! Колька! А!..

Через пару минут, послушав тишину, Алена закатилась от хохота. Женщина сидела в яме и всхлипывала, шаря по телу руками, будто ей не терпелось убедиться, что осталась невредимой. Длилось это пару минут, затем женщина сказала:

– Чего ржешь? Он убить меня хотел.

– А чего не убил? – полюбопытствовала Алена.

– Не успел. Я домой шла, и вдруг он. Ниоткуда появился... прямо передо мной. Испугалась я, – расплакалась она. – А он рот зажал и потащил... как будто то, что хотел сделать, нельзя было прямо на месте... никого же кругом. Потом бросил сюда. Я закричала. А он упал на меня, зажал рот, стал рвать колготки... а нож к горлу приставил. Поранил, сволочь. Смотри, кровь идет... – Но, догадавшись, что крови не видно, закончила свой рассказ: – Тут ты появилась. Спасибо тебе. А где Сашка и Колька?

– Нет их, – хихикнула Алена. – Это я с испугу звала на помощь. И, гляди-ка, помогло. Как тебя зовут?

– Римма. Ой, меня трясет всю. Когда он...

– По дороге расскажешь, – подскочила Алена и протянула ей руку. – Вставай, а то вернется еще, тогда нам обеим несдобровать, он здоровый. Кстати, меня Аленой зовут. У родителей не хватило ума имя подобрать красивое, самое примитивное дали... Бежим?

Уговаривать ту не потребовалось. Римма поднялась, уцепилась за руку Алены, вдвоем они помчались через пустырь, не оглянувшись ни разу.

Зря не оглядывались. Если б оглянулись, то увидели бы, как в двадцати метрах от них с земли поднялась тень. Если б оглянулись, когда миновали пустырь и с громким хохотом ступили на тротуар, увидели бы все ту же тень, следовавшую за ними. Если б каждая из них оглянулась, когда расстались и побежали разными дорогами, то заметили бы, что тень последовала за Аленой. И если б Алена оглянулась в последний момент, когда заходила в подъезд своего дома, то увидела бы тень недалеко.

Он остановился у детской площадки, всего в пятнадцати шагах от подъезда, но не вошел вслед за Аленой.

* * *

К понедельнику погода установилась не летняя, но все же теплая. Муж Жанны приехал с детьми в воскресенье вечером, но Оленька не нашла квартиру, а точнее, не искала.

К сожалению, не так-то это просто – сказать себе: катись все к черту, я начинаю новую жизнь! Может, и есть такие, кто легко относится к изменам, только не Оленька. Отправиться на поиски квартиры ей мешала депрессия. Правда, на работе ее состояние почти не отличалось от обычного. Разве что Оленька стала внешне более сдержанной. А внутренне она была натянута, как струна. По ее лицу трудно было определить, насколько ей плохо, а переживала она очень сильно. Общения с сотрудниками на работе она избегала, но делала это тактично, ссылаясь на неотложное дело. Она заметила, что окружающим людям безумно интересно наблюдать за ней, они ждали выпадов против Витальки, какого-нибудь эксцентричного поступка. Хотя что может быть эксцентричней выставки нижнего белья и одежды соперницы на заборе? Оленька разочаровала коллег именно тем, что выпадов не делала. Виталька не пытался заговорить, давал жене время одуматься. Да, именно одуматься. Жанна передала его слова Оленьке, которая выслушала их с каменным выражением, будто к ней ультиматум мужа не относится.

Но наступил понедельник, следовало что-то придумать с жильем, иначе Оленька попадет в категорию бомжей. Просить Жанну выделить угол еще на пару дней она не стала. Если честно, ей хотелось убраться из гостеприимного дома как можно скорей, потому что была невыносима жалость и со стороны Жанны, и со стороны ее мужа. Они не давали забыть предательство Витальки даже тогда, когда молчали. Во время молчаливых пауз их лица все равно несли печать свершившейся драмы. Точно подмечено: в доме повешенного о веревке не говорят... но о ней постоянно думают. Трагические лица, а также сочувствие в глазах и натужное молчание – от всего этого сбежишь хоть на Луну. А Оленьке как раз было необходимо не вспоминать. От сознания, что внесла дискомфорт в жизнь друзей, она чувствовала себя виноватой, а переживания, которые со щепетильной стыдливостью загоняла глубоко внутрь, ждали одиночества.

Утром в понедельник она собрала вещи и приехала на работу. Первым делом попросила аудиенции у завотделением. Человек он вполне нормальный, без амбиций и заносчивости. Он принял ее безотлагательно. Оленька подумала, что пикантная история с вареньем на голове мужа и трусиками на заборе долетела и до него, в противном случае он бы назначил встречу на конец рабочего дня, ведь медсестра – не врач, проблемы которого безотлагательны. Оленька вошла в скромно обставленный кабинет, села на стул и опустила глаза, не зная, с чего начать.

– Ну-с, милая, – скрестил ее шеф пальцы и положил на стол жилистые руки. Глаза его обдали девушку холодком. – В чем проблема? Хотя не говори, я все знаю. Если ты пришла просить наказать Виталия Андреевича административно, то вынужден огорчить тебя. Шашни на рабочем месте – это, конечно, преступление, но ненаказуемое. Такой статьи не предусмотрено ни в законе, ни в нашем уставе. Вот если б в это время, когда он... хм... кто-нибудь пострадал из больных, тогда... да. А так – нет.

– Извините, я не о наказании говорить пришла, – нетактично перебила его Оленька. Выслушивать дальше его бред она была просто не в состоянии, так и хотелось запустить графином в голову начальства. – Я прошу вас позволить ночевать мне в отделении. Это ненадолго, всего неделю-две, пока я не подыщу жилье.

Наступила пауза. Со всей очевидностью стало ясно, что завотделением не ожидал подобной просьбы. Зная женщин, поскольку прожил на свете аж шестьдесят семь лет, он ждал жалоб со стонами, слез вперемежку со злобой, но не невинной просьбы позволить ночевать в больнице.

– Детка, – обратился он к Оленьке по-отечески тепло, – ты ушла от него?

– А вы бы остались? – без эмоций спросила она.