Нектар любви - Энн Имз

Дженни поерзала на стуле и наконец отважилась взглянуть на маленькую болезненную женщину с ссутулившимися плечами. Женщина пребывала в глубокой печали — связано ли это с идентификацией, так сказать, личности Дженни или с чем-то иным, сейчас не имело значения. Когда она подняла голову и покрасневшими глазами взглянула на нее, руки Дженни, вызывающе скрещенные на груди, сами собой опустились на колени.

— Я начну издалека?

Мэри спрашивала разрешения, и Дженни согласно кивнула головой.

— Великий Дух благословил меня красивым сыном… единственным сыном. Он был моей жизнью на протяжении многих лет. — Она протянула руку Баку, как бы ища поддержки, и он молча взял ее в свою. Они обменялись долгими понимающими взглядами.

Дженни разбирало любопытство, каково место Бака в этой истории, и, как будто читая ее мысли, Мэри прояснила это:

— Бак был моим возлюбленным… когда мы еще дети. Но мой отец есть человек слова. Он обещать перворожденную дочь человек, который спас жизнь давно. Я умоляла отца, но у него не было дочерей заменить. Поэтому я подчинялась.

По ее дрожащей щеке скатилась крупная слеза, и Бак сильнее сжал ее руку.

— Когда сын старше, — продолжала она, — он пошел в школу в Гардин. Муж очень сердиться, что он покидал резервацию из-за школы белых. Но я хотела для сына, что не имела сама… Образование.

Дженни все больше и больше проникалась симпатией к этой измученной женщине. Почему она чувствует себя виноватой из-за того, что стремилась дать образование своему сыну? Она желала ему добра.

— Там он встретил белую женщину, — продолжала Мэри, — она приезжала навестить подругу… одно лето. Когда сын сказал, он любит белую женщину, отец сказал, он не видеть ее снова. Вскоре после этого… — голос Мэри пресекся, она глубоко вздохнула. — Вскоре после этого он звонил и говорил, они уезжают с белой женщиной в Монтану.

Дженни вцепилась в краешек стула. Она хотела спросить: «Куда в Монтану?» — но в сердце своем она уже знала ответ. Знала также, что Мэри говорит правду. И все-таки разум ее сопротивлялся, не желая принимать новую реальность. Все эти слова не подтверждались никакими доказательствами. Ни разу не упоминалось имя ее отца — Сэм. Кроме того, многие индейцы женятся на белых.

— Я не слышала известия от сына долго. Он звонить друг в резервации. Друг говорил, сын о'кей.

Мэри устало откинулась на спинку стула. Видимо, силы оставили ее. Бак подал Мэри чашечку чая, и она стала пить маленькими глотками, опустив глаза. Дженни импонировала нежность, с которой Бак относился к этой надломленной женщине. Она терпеливо ждала, надеясь, что Мэри скажет что-то еще. Наконец Мэри поставила чашку и посмотрела на Дженни. Затем вытянула дрожащую руку перед собой, ладонью вверх, глазами умоляя Дженни взять ее. Дженни не посмела отказать этой молчаливой мольбе и осторожно вложила свою правую ладошку в жесткую, покрытую мозолями ладонь Мэри. И мгновенно поняла, что уже никогда не будет той, что прежде… Она — плоть от плоти и кровь от крови этой индианки… этой женщины… единственной ее родственницы, которая есть на земле. Как будто откуда-то издалека, с другого конца длинного тоннеля, раздавался голос Мэри и с трудом доходил до ее сознания, хотя слова звучали отчетливо. Сына Мэри звали Сэм. Он вернулся в резервацию, когда узнал, что его отец очень болен. Сказал матери, что через несколько дней вернется в Мичиган, к своей жене. Из-за этого отец отказался разговаривать с ним и умер, не примирившись. В ту ночь молодой Сэм напился, сел за руль и врезался в дерево.

Мэри накрыла ладонь Дженни другой рукой.

— Я тогда подумала, что потеряла все, что у меня было… тридцать три года назад.

Дженни поморгала, выпрямила спину. Быстро подсчитала в уме даты и сопоставила известные ей факты.

— Когда ты родилась, детка? — спросила Мэри.

— Четвертого апреля. Мне тридцать два года.

Мэри убрала руку, и Дженни высвободила ладошку. Все происходило как во сне, как будто она хотела и не могла проснуться.

— Сэм не говорил мне о том, что будет ребенок. — Она подняла подбородок и сейчас, когда все было сказано, выглядела строже. — Я уверена, он сказал бы… потом.

Дженни подумала, что сын, которого описывала Мэри, действительно сказал бы, если б не погиб так неожиданно и нелепо. Но сын Мэри и муж ее матери как-то не соединялись в одно лицо.

— Вы говорили моей маме о… — она не могла выговорить слово «отец», — о гибели вашего сына?

Мэри медленно покачала головой.

— Он не сказал, где они жили. Его друг говорил — Мичиган, но он не знал точно, где. Я молилась, чтоб его жена нашла меня, но жена не нашла. — Она взяла обе ладони Дженни в свои. — Теперь… Бог ответил… мои молитвы. Я вижу Сэма снова… через твое лицо.

Дженни почувствовала, как Шейн положил ей руки на плечи. «Сколько времени мы здесь находимся?» — подумала она. Хотелось вернуться обратно, в дом, но ноги ее от волнения так тряслись под столом, что она сомневалась, сможет ли ходить. Дженни закрыла глаза, не в силах более смотреть на эту старую женщину, которой было что-то нужно от нее. Несомненно, она заслуживала нежности, но Дженни впала в какое-то оцепенение. Сейчас бы открыть глаза и очутиться в своей спаленке над кухней! Одной. Ей нужно время, чтобы во всем этом разобраться, переварить все, что здесь было сказано.

Дженни сидела, все так же сомкнув веки, тяжело дыша открытым ртом. Затем почувствовала, как кто-то нежно похлопал ее по руке.

— Может быть, завтра еще поговорим? — спросила Мэри.

Дженни медленно кивнула, затем встала, тяжело опираясь на руку Шейна. Уже у двери она пробормотала себе под нос, почти шепотом:

— Да. Завтра.

— Бабушка? — Дженни прошептала это слово в темноту, пробуя его на слух.

Она нырнула под одеяло не раздеваясь, и все-таки от всего того, что сегодня услышала, ей было холодно, бил нервный озноб, зубы стучали. В ногах лежало еще одно одеяло, сложенное, но дотянуться и развернуть его не было сил. Она укрылась ватным одеялом до подбородка. Может быть, следовало разрешить Шейну подняться? Он, вообще-то, предлагал. Она закрыла глаза и вспомнила его нежное прикосновение, когда он провожал ее до дома. Глупо и несправедливо выметать на нем свое раздражение. Вся его вина в том, что он любит этих людей, которых она…

Дженни уже не могла произносить слово «ненавидела». Может, от этого ее трясет? С ненавистью жить легче, чем с этой неразберихой.

Знала ли мама, что ее муж умер? Скорее всего — не знала, иначе обязательно сказала бы ей об этом. Пробовала ли мама звонить его родителям, когда поняла, что он не вернется к ней?

Постепенно ответы стали обретать определенную форму. Мама была гордой и упрямой натурой и поэтому, после того как ее отвергли, вряд ли бы стала звонить в резервацию. Однако не надо забывать, что мама была влюблена. Она говорила Дженни, что хотела ребенка с первого дня. Если так, мама должна была перешагнуть через свою гордость.