Исчезновение - Майкл Грант

– Да.

– Ты говоришь так потому, что действительно так считаешь, или просто хочешь, чтобы они оставались живыми?

– Да, – улыбнулась она. – Сэм…

– Что?

– Я ведь тоже была в том автобусе, помнишь?

– Смутно, – он рассмеялся. – Как же, мои пятнадцать минут славы!

– Ты был таким смелым, самым замечательным человеком, которого я когда-либо знала. И не я одна так думала. Ты стал героем всей школы. А потом вдруг… увял.

Сэм даже немного возмутился. Увял? Ничего он не увял! Или?..

– Просто у водителей школьных автобусов не так часто случаются инфаркты, – ответил он, и Астрид расхохоталась.

– Кажется, я знаю такой тип людей. Ты живёшь своей жизнью, но если где-то – беда, ты – тут как тут. Выходишь вперёд и делаешь то, что нужно. Вот как сегодня, на пожаре.

– Я, по правде сказать, предпочитаю ту часть, когда живу своей жизнью.

Астрид понимающе кивнула и произнесла:

– Однако на сей раз тебе не отвертеться.

Сэм перегнулся через перила, глядя на газон под балконом. По выложенной камнями дорожке бежала ящерица: рывок, остановка, ещё рывок, и ящерка исчезла в траве.

– Слушай, не жди от меня слишком многого, ладно?

– Хорошо, Сэм, – согласилась Астрид, хотя тон её говорил об обратном. – Завтра посмотрим, что удастся выяснить.

– И найдём твоего брата.

– И найдём моего брата.

Астрид отвернулась. Сэм понял, что не слышит рокота прибоя. Ветер был слишком слабым. Зато хорошо ощущался аромат цветов, растущих внизу, и солёный запах Тихого океана, совершенно не изменившийся.

Он сказал Астрид, что испуган, и это было правдой. Но помимо страха у него были и другие эмоции. Пустота слишком тихой ночи давила. Сэм чувствовал себя одиноким. Одиноким даже с Астрид и Квинном. Он знал то, о чём не подозревали они.

Всё изменилось настолько, что ему трудно было с этим примириться.

Всё было взаимосвязано, Сэм это чувствовал. То, что он сделал с отчимом, то, что случилось в его комнате или у маленькой поджигательницы со смешными косичками… Исчезновение тех, кому больше четырнадцати, и непроницаемый, невероятный барьер. Всё это – кусочки одной и той же головоломки.

Сюда же стоило отнести и мамин дневник.

Сэм был перепуган, потрясён и одинок. Впрочем, сегодня – менее одинок, чем все последние месяцы. Маленькая поджигательница раскрыла ему глаза. Он не единственный такой в городе.

Сэм вытянул руки и принялся рассматривать ладони. Розовая кожа, мозоли от постоянного натирания воском доски, линия жизни, линия судьбы. Ладонь как ладонь.

Как? Как это могло случиться? Что всё это значит? И если он тут не один такой, следует ли из этого, что в катастрофе виноват кто-то другой?

Сэм протянул руки к барьеру, будто собираясь его коснуться.

Впадая в панику, он может создавать свет. Может даже обжечь человеку руку.

Но барьер, исчезновения? Нет, на подобное он не способен.

Сэм облегчённо вздохнул. Он не виноват, он ничего не делал.

Кто-то другой – да. Кто-то или что-то.

– НЕ ВЕРТИСЬ, я же пытаюсь поменять тебе подгузник, – сказала Мэри Террафино малышке.

– Это не подгузник, – возразила егоза. – Подгузники у деток, а у меня – особенные штанишки.

– Ну, извините, – фыркнула Мэри. – Была не в курсе.

Она натянула на девочку её «особенные штанишки» и ласково улыбнулась. Бесполезно. Та ударилась в слёзы.

– Штанишки мне всегда меняет мамочка!

– Знаю, котёнок. Но сегодня, в порядке исключения, это сделаю я, хорошо?

У Мэри самой глаза были на мокром месте. Ещё никогда в жизни ей так сильно не хотелось плакать. Наступила ночь. Мэри с Джоном, её девятилетним братом, уже раздали все сырные крекеры и весь сок. Подгузники тоже подходили к концу. Детский сад не был рассчитан на то, что дети будут здесь ночевать, поэтому хозяйка имела только минимум необходимого.

В большей из двух комнат находилось двадцать восемь малышей, за которыми приглядывали Мэри, Джон и десятилетняя Элоиза, – ну и имечко, как из сказки! И хотя последняя возилась в основном со своим четырёхлетним братиком, это было неплохим подспорьем: остальные дети, ошеломлённые внезапно свалившейся на них ответственностью, просто оставляли им своих братьев и сестёр и убегали, не делая ни малейшей попытки помочь.

Мэри с Джоном разводили смесь для детского питания и наполняли бутылочки. В «питание» вообще пошло всё, найденное на кухне садика, а также то, что Джон стащил из окрестных магазинов. Они читали вслух сказки. Вновь и вновь ставили диски с детскими песенками.

Мэри уже, наверное, в миллионный раз повторяла: «Не волнуйтесь, всё будет в порядке». Ей приходилось обнимать одного малыша за другим, и она чувствовала себя конвейером по раздаче объятий.

А дети всё равно плакали и звали маму, то и дело слышались вопросы: «Когда придёт моя мамочка? Почему она меня не забирает? Где она?» Они капризничали и требовательно вопили: «Хочу к маме! Хочу домой! Сейчас же!»

У Мэри ноги подкашивались от усталости. Она рухнула в кресло-качалку и осмотрела комнату. Повсюду – детские кроватки и матрасики. Везде лежали, свернувшись клубочками, маленькие тела. Почти все уже спали, за исключением двухлетней девочки, всхлипывающей не переставая, и младенца, то и дело заходящегося в плаче.

Джон боролся со сном. Голова опускалась в дрёме всё ниже… ниже… потом он резко встряхивался, и его тугие кудряшки задорно подпрыгивали. Джон сидел в кресле напротив Мэри, покачивая на коленях импровизированную люльку, в действительности бывшую длинным цветочным горшком, позаимствованным в хозяйственном магазине.

Мэри перехватила взгляд брата и сказала:

– Какой же ты у меня молодец, Джонни!

В ответ мальчик слабо улыбнулся, и Мэри почувствовала, что сердце у неё сейчас разорвётся. Из глаз полились слёзы, в горле застрял комок.

– Хочу пи-пи! – объявил кто-то.

– Да-да, Кесси, пойдём, – отозвалась Мэри, определив, чей это голосок.

Ванная располагалась рядом с главной комнатой. Мэри отвела туда Кесси, подождала, прислонившись к стене, потом вытерла малышке попку.

– Попу мне всегда вытирает мама, – насупилась Кесси.

– Догадываюсь, лапочка.

– Мамочка тоже меня так называет.

– Лапочкой? Ясно. Хочешь, чтобы я называла тебя как-нибудь иначе?

– Нет. Я хочу, чтобы пришла мама. Я соскучилась. Я всегда её обнимаю, а она меня целует.

– Знаю, лапочка. Может быть, пока твоя мама не вернулась, тебя поцелую я?