📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгРоманыСветка - астральное тело - Галина Шергова

Светка - астральное тело - Галина Шергова

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 11 12 13 14 15 16 17 18 19 ... 103
Перейти на страницу:

– Ну а вы? – крикнул я сидящим. – Танцуют все!

– Попробуем? – робко спросил Коляня Зюку. – Только, извиняюсь, я не очень умею.

Зюка поднялась.

– Все, все, – кричал я, подкидывая на пируэтах Зоечку. – А вы что же так неактивно, право? – Я видел, как Матильда Ивановна повела свое обширное тело на молоденького хлипкого мужичка, что примостился наискосок от баяниста.

Тот вскинул на нее испуганный синий взгляд, синева этого взгляда была так насыщенна и пронзительна, что я даже с расстояния почувствовал, будто меня окатило ею.

– Не можем, – тихо сказал синеглазый, – нога у меня минкой поврежденная. Плохая ножка.

Мы кружились вчетвером. Собственно, кружились мы с Зоечкой, Коляня, с трудом проворачивая бессистемные па, топтался на месте, не сводя с Зюки остекленевших глаз. В какое-то мгновение я увидел, как Зоечка поймала каменное Колянино лицо и, вдруг выскользнув мягким акробатическим движением из моих объятий, вернулась к столу. Серега, подпрыгнув на скамейке, освободил ей место.

Баянист выдал в верхнем регистре астматический стон, смолк. Налили по новой.

– За искусство, – я поднял красный стаканчик, – за Матильду Ивановну, проповедника красоты и радости!

– Ну что вы! – счастливо замотала головой Матильда Ивановна. Ее русые густые волосы были стянуты на затылке резинкой от аптечного пузырька. Годы спустя я видел, как многие женщины так же обращались со своими прическами, но я гарантирую, что родоначальником этой моды была лилипутская начальница. – Но вы правы: искусство – это все! – Матильда Ивановна протянула ко мне свой стаканчик, желтый, держа его двумя пальцами.

Тут синеглазый, молчавший весь вечер, вдруг воодушевился:

– Куда ж без искусствочка-то! Человек без него, как червячок. Взять хоть чашечки. Что без них Вялки? Деревенька, она деревенька и есть, – он весь мир населял предметами с их уменьшительными, ласковыми именами: – А чашечки Вялки чем делали? Фарфоровая столица-матушка!

– Из наших, из фарфоровых мастеров, Курихин Петр Семенович, – наклонившись ко мне, пояснил Степанов. – Тут ведь знаменитый завод был, многие по художеству шли. Теперь горшки крутим. А он большое художество в себе имеет. По дереву пилит.

– Так все эти резные буквы, рамочки, наличники – его работа? – догадался я.

– Его, железно, – подтвердил Степан Степанович. – С фронта пришел раненый. Чем в нашей бесхозности заняться? Вот режет.

– Искусство – счастьице человеческое, – заключил Курихин, – так что надо почитать Матильду Ивановну, верно вы сказали.

Матильда Ивановна стремительно нырнула рукой за шею, сорвала резинку, волосы изобильно хлынули ей на плечи.

– Влюбилась, – констатировал шепотом Степанов, – в Курихина, выходит, влюбилась. У нее это первый знак: как сорвет резинку, значит, в кого влюбилась.

– Так за Матильду Ивановну! – я потянулся к стоящему перед Курихиным нетронутому за все застолье стаканчику, как по заказу – синенькому.

– Мы не выпиваем, – застенчиво прикрыл стаканчик ладонью Петр Семенович.

– Так за Матильду Ивановну – передвижника наших дней! – настаивал я.

– Разве что ради чести вашего удовольствия, – сказал Курихин, пригубил и мучительно дернулся.

– За вас! – вскричала Матильда Ивановна, волосы ее метались, как некошеное поле под ветром, – за вас, дорогой Петр Семенович, за вашу чистую художественную душу!

Зачокались, зашумели. Только Коляня не двигался, с тем же остановившимся лицом он смотрел на Зюку. Нет, он смотрел на Гражину. А Зюка, Зюка – смотрела на меня. И я сказал ей, всем:

– За любовь! Ибо, как утверждал Александр свет Сергеевич, солнце русской поэзии: «Одной любви музыка уступает, но и любовь – гармония!»

Коляня взметнулся:

– За любовь! – он кособоко тянулся своим стаканчиком к курихинскому. – За любовь пьем, Семеныч! Понял-нет?

Тут Зоечка выронила на стол полный свой сосуд, упала головой на стол и в голос зарыдала. Все смолкли.

– Дура, никакой гордости, – сказал в тишине Серега. – Не позорь. Нам гордость нужна.

Водка растеклась по кумачу, проявив, как на переводной картинке, букву О, намалеванную на лицевой стороне ткани, газетные салфеточки, точно промокашки, подлизывали мокрые пятна.

– Ну что вы, Зоечка, – я наклонился, обнял ее за плечи, она выдернулась, подняла голову, потом снова уткнула ее в самую сердцевину буквы О.

– Оставьте, – дрогнула пальцами Матильда Ивановна и обратила в сторону Коляни искаженное мучительным состраданием лицо: – Бедная девочка! Это такое страдание!

«А Коляня-то наш – сердцеед. На собрании с ним заигрывали, вот лилипутское сердце разбито о Колянину неприступность!» – пронеслось у меня в голове. «Лилипутское сердце разбито! Лилипутское сердце разбито!» – тупо повторял я про себя. И вдруг эта идиотская фраза, не что-либо иное, а именно эта фраза открыла мне безнадежность моего пребывания в Вялках: я ничего здесь не смогу снять.

Спокойно надев пальто – Степанов его предусмотрительно переложил на скамью, – я неторопливо пересек помещение клуба и вышел на улицу.

…Не предупредив, не намекнув на перемены, март взбунтовался. Лишь на одну ночь, может быть, для прощания с землей, март распахнул все поля, все деревенские улочки и ворота метельному шквалу. Пространство слепо дымилось.

Я опознал железнодорожную станцию по беспомощно шатающемуся свету фонаря над зябко нахохленным домиком и почти на ощупь пошел сквозь снегопад к окошку кассы, сгрузил поклажу на подобие перрона. Я долго стучал омертвевшими костяшками пальцев в безответное маленькое стекло, пока дверка окна не откинулась.

– Чего вам? – спросил сонный голос из невидимого теплого убежища.

– Один билет до областного. Поезд скоро?

– А пес его разберет, – лениво хмыкнуло внутри домика, – он уж час, как должен быть, а все не сообщают. Вы зайдите, погрейтесь, а то когда еще придет, пес его знает.

– Ничего, я не озяб, – соврал я, – дайте билет.

Конечно, было нелепым мерзнуть в бесновании пурги, но мне почему-то казалось, что, увидев меня, этот незнакомый кассир, или начальник станции, или кто уж он там был в одном лице! – все поймет.

Поймет, что я проиграл бой с Кузиным, что я возвращаюсь усмиренный, не нашедший «героики в буднях». Он поймет, что я бегу от Зюки, потому что знаю: такой, поверженный и беспомощный, не смогу заполучить ее навсегда.

Я не мог сказать ей о своем поражении. Я никогда не был в шкуре побежденного. Потому я даже не простился с ней. Пусть думает, что хочет, пусть думает, что хочет.

– Тёма, – сказала Зюка, и ее руки невесомо легли мне на плечи, – я так благодарна тебе. Ты еще лучше, чем я думала.

Возникшая из небытия, ниоткуда, из этой снежной тьмы, она стояла передо мной, и явление ее лица тут, рядом, было так ошеломляюще невероятно, что я, даже не мог спросить: «Откуда ты? Как ты поняла, что я уеду?»

1 ... 11 12 13 14 15 16 17 18 19 ... 103
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?