Рассвет для двоих - Эмили Джордж

— Почему?

— Он и нам с Биллом не нравится.

— Скажите пожалуйста! Эксперты! А что он вам сделал?

— Ничего. Просто не нравится - и все. Надменный какой-то.

— Тебе тоже так показалось, да? Вот и я решила... Мардж, но ведь ему и необязательно быть моим задушевным другом. Так даже проще. Никаких... глупостей.

- Лу?

— Что?

— Только не смейся. А глупости... я хочу сказать, ты... Понимаешь, мы с Биллом...

— Вы уже?!

— Ты что, дура? Билл не такой!

— Что значит, не такой? Больной, что ли?

— Лу Джонс, не смей говорить гадости о моем женихе!

— А ты не смей говорить глупости о моем будущем шурине! Я была уверена, что вы с Билли уже давно...

— Убью тебя сейчас.

— Мардж?

-А?

— Почему ты решила, что я про это знаю?

— Ну... ты смелая. Отчаянная. Я нерешительная. На скрипочке своей играю целыми днями...

— А я, значит, легкомысленная? Развратная?

— Лу, ты психованная, вот что. С Тэдди же ты гуляла два года...

— Ты с Биллом уже восемь лет гуляешь.

— Что ты пристала к Биллу? Я о нас с тобой. И... о глупостях!

— Не знаю, Мардж. Наверное, Билл прав.

— Что-о?

— Он сказал, это можно только почувствовать. Объяснить нельзя.

-Лу?

-А?

— А ты могла бы влюбиться в своего этого красавчика?

— Нет. Не могла бы. Он другой. И он никогда меня не полюбит, а без любви нельзя.

-Лу?

— Марго Джонс! Если ты немедленно не заткнешься и не заснешь... то мы не выспимся!

— Ладно. Последний вопрос можно?

— Валяй.

— Что ты сделаешь с деньгами?

Тишина. Мерное сопение. Марго тяжело вздохнула и повернулась на другой бок.

Лу улыбалась, пялясь в темноту широко открытыми глазами.

Ты нипочем не догадаешься, сестричка, что я сделаю с деньгами! И только попробуй отказаться!

Три дня пролетели быстро. Вещей набралось немного, как Лу и говорила мистеру Бонавенте. Основную часть багажа составляли кассеты с записями, косметика и книги. Лу понятия не имела, есть ли в Италии книги на английском языке, и потому подстраховалась, взяв с собой самые любимые. Диккенс, Теккерей, Вудхаус, Берне... старинные, вкусно пахнущие переплеты.

Честно говоря, сестры Джонс знали эти книги почти наизусть, но без них Лу себе жизни не представляла. И так приходилось себя ограничивать.

Марго не расставалась с сестрой ни на минуту. Билл терпеливо маячил в отдалении, не мешая девушкам.

Мама Роза неторопливо и спокойно собирала дочь в дальнюю дорогу. «Необходимые мелочи» с трудом поместились в пузатенький несессер, число мест багажа достигло трех, после чего Лу решительно пресекла все попытки родни экипировать ее зимними сапогами и пальто.

— Мам, пап, это Италия, а не Гренландия. Кроме того, я смогу купить все на месте.

— Знаю я, что ты купишь! Мини-юбку на меху.

— Мама Роза, там зимой апельсины зреют. И я собираюсь купить вполне нормальную одежду. На крайний случай в Лондоне зайду в «Харродс».

С транспортом вопрос решился при помощи молчаливого Билла. Оказалось, что один из его сослуживцев, старший констебль Райт, командирован в Лондон по каким-то служебным делам. Лу он возьмет с собой с радостью, потому что любит поговорить, а ехать долго. Машина у него не новая, даже, можно сказать, старая, но вполне приличная, так что поедет Лу с комфортом.

В последний вечер Лу спела всю свою программу в ресторане, слезно распрощалась с музыкантами, официантами, поварами, а также с Чико. Последний по торжественному поводу вырядился во фрак и больше, чем когда-либо, напоминал драного кота. Хотя и во фраке.

Чико даже заказал шампанское, а на автобусной остановке, уже провожая Лу, ухитрился все-таки заключить ее в объятия и расцеловать.

— Станешь звездой, не забудь старика. Упомяни в каком-нибудь интервью.

— Я мемуары напишу.

— Это еще не скоро, а мне осталось всего ничего.

— Не ставь на себе крест, Чико. И знаешь, что?

— Что, Лучиана?

— Спасибо тебе. За все.

Чико остался на остановке, маленький, нелепый в своем фраке, махал ей рукой, а Лу ревела, прислонившись лбом к стеклу. Она вообще за эти три дня выполнила десятилетнюю норму по слезам. Буквально все вызывало приступы скорби, даже дохлая мышка, преподнесенная ей Черишем Вторым в знак любви и уважения.

Вечером был прощальный пир, на котором Лу ревела уже в двойном объеме, так как ей вторила Марго. Билл сердито качал головой и иногда воинственно взглядывал на дверь, словно грозя далекому и недосягаемому мистеру Бонавенте. Мистер Джонс вздыхал, мама Роза была спокойна как всегда. Апофеозом вечера стало явление миссис Боттом, которая принесла Лу прощальный подарок в виде песенника сороковых годов, слезно попросила прощения, «если что было не так», и пожелала счастливого пути.

Ночь сестры провели без сна, сидя на широком подоконнике и болтая, болтая, болтая обо всем на свете, словно только встретились после долгой разлуки, а не собирались расставаться.

Утром, в шесть тридцать, Люси Розалинда Джонс с красными глазами и опухшим носом расцеловала в последний раз своих родных и устремилась к славе в стареньком «жучке» старшего констебля Райта. Вначале она только оглядывалась назад и шмыгала носом, никак не реагируя на добродушную болтовню толстячка-констебля, но постепенно природа взяла свое, и уже через час Лу и мистер Райт хохотали и трещали без умолку.

В Лондон они въехали если и не лучшими друзьями, то закадычными приятелями точно. Констебль на удивление хорошо ориентировался в большом городе, и вскоре неказистый, но гордый «жучок» шикарно затормозил перед зеркальными дверями отеля «Плаза». Лу немедленно оробела при виде швейцара, больше напоминавшего генерала, но старший констебль Райт не зря служил в правоохранительных органах. Он лихо выскочил из машины, помог девушке выбраться наружу и небрежно поманил роскошного швейцара пальцем.

- А ну-ка, шевелись, приятель. Эта мисс пробудет в вашей лачуге некоторое время, так что гони сюда носильщиков и проследи, чтобы все было в лучшем виде!

Ошеломленный таким натиском, швейцар взял под козырек, поклонился Лу, и девушка приободрилась. Она нежно распрощалась с констеблем и почти спокойно вошла в зеркально-золотой вестибюль.

Мальчишки-носильщики смерили ее багаж несколько разочарованным взглядом — по здешним меркам такое количество вещей всерьез не принималось, — однако вели себя почтительно. Портье за стойкой Лу сначала испугалась, но, вспомнив, как легко сдал позиции роскошный швейцар, взяла себя в руки. Ей удалось почти не дрожащим голосом назвать себя и даже улыбнуться, как она надеялась, вполне непринужденно. Портье невозмутимо склонил идеально причесанную голову, посмотрел записи - и немедленно просиял самой радушной из всех возможных улыбок.