Слезы Макиавелли - Рафаэль Кардетти

Кресла членов синьории располагались двумя рядами, между которыми помещалась французская делегация, так что кардинал Сен-Мало смог в полной мере оценить поток колкостей, который на него обрушился. Даже шквал острых стрел не мог бы ранить его сильнее, и видимые усилия, которые он прилагал, чтобы держать себя в руках, только усиливали веселье его хозяев.

Проявив неожиданное самообладание, прелат процедил сквозь зубы:

— Прошу вас прекратить. Я не для того проехал половину этой проклятой страны, чтобы подвергнуться такому унижению. Не забывайте, что, оскорбляя меня, вы оскорбляете моего короля. Если я, как представитель Господа, легко прощаю, то сомневаюсь, что это относится и к моему государю.

Один взгляд гонфалоньера на собравшихся тут же прекратил все насмешки. Лица сразу стали серьезными, и в зале воцарилась глубокая тишина, которую Содерини не сразу прервал, так как всегда питал слабость к ораторским эффектам.

— Согласен, Ваше Преосвященство, пришло время назвать все своими именами. Вы предлагаете нам свою защиту за… сколько, вы сказали? Ах да! За сорок тысяч дукатов. За эти деньги ваш господин обязуется прислать нам свои войска, если на нас нападет слишком алчный сосед. Но при этом он хочет рассчитывать на нашу поддержку, когда нападет на Неаполитанское королевство, а также хочет сделать из Флоренции свою тыловую базу. Ведь так?

— В общих чертах вы совершенно верно изложили наши намерения, Эччеленца.

— Однако есть кое-что, чего я никак не могу уяснить: почему королю Франции платить должны именно мы? В конце концов, в этом деле у нас взаимный интерес, не так ли?

— Да, безусловно, разница лишь в том, что у вас нет войска, если не принимать во внимание оборванцев из ополчения, не способных постоять даже за честь девственницы. А наши войска обладают мощью…

— И состоят наполовину из швейцарских и гасконских наемников! — прервал его Содерини.

— Да, и им надо платить, — сухо возразил кардинал. — И вам придется принять в этом участие, если вы нуждаетесь в нашей защите.

— Послушайте, Ваше Преосвященство, вы прекрасно знаете, что у нас нет средств, из которых мы могли бы заплатить вам такую сумму. Мы ведем войну вот уже десять лет, и наша казна пуста. И потом, из нашей памяти еще не истерлось воспоминание о последнем проходе вашего войска по нашей земле.

Кардинал с досадой отмахнулся, как бы давая понять, что не стоит все время возвращаться к прошлому. А ведь он уже был здесь четыре года назад, когда солдаты короля Карла VIII два месяца подряд стояли в городе. Когда они наконец ушли, то оставили город обескровленным. Жители до сих пор с содроганием вспоминали то страшное время. Они не забыли, как монастыри, затерянные в тосканских холмах, были полны девушками из хороших семей, чьи родители не хотели, чтобы их дочери послужили десертом для пьяной солдатни.

Предпочитавший не заострять внимание на этих досадных мелочах, кардинал снова ринулся в бой:

— Подумайте, Эччеленца. Сейчас вы оказались меж двух огней: с одной стороны — наша армия, а с другой — армия императора. Вы как раз посередине, и вам не удастся все время сохранять нейтралитет. И потом, было бы разумно…

Гонфалоньер не дал ему закончить и раздраженно прервал:

— Передайте вашему государю, что его предложения для нас неприемлемы. Малатеста, проводи, пожалуйста, Его Преосвященство.

Захваченный врасплох прелат вскочил со своего кресла, за ним последовали адъютанты. Толстые щеки кардинала побагровели от сдерживаемого гнева. Пытаясь сохранить самообладание после такого оскорбления, он направился к двери. Уже на пороге он резко обернулся, так что Малатеста, налетев на него, едва не упал навзничь.

Кардинал ткнул пухлым пальцем в сторону гонфалоньера:

— У вас есть время одуматься. Мой господин дает вам две недели на размышление. Не сомневаюсь, мы скоро снова увидимся.

Кое-как восстановив свое униженное достоинство, он покинул зал, не добавив ни слова.

После столь громкого ухода кардинала Сен-Мало собравшиеся несколько мгновений хранили ледяное молчание. Гордость оттого, что они выставили на посмешище французского посла, сменилась предчувствием угрозы, которую они на себя навлекли, пока еще смутной, но в будущем чреватой страшными последствиями.

Первым осмелился пошевелиться Антонио Малегоннелле; он склонился к Бернардо Ручеллаи и прошептал ему на ухо несколько слов. С нарочитой неспешностью тот тяжело поднялся, опираясь на подлокотники своего кресла. От него исходило странное ощущение силы, которую трудно было предположить в таком иссушенном годами старце.

На протяжении долгих лет Ручеллаи был единственным из аристократов, который осмеливался перечить Медичи. Не обращая внимания на угрозы и презирая почести, он относился к ним, как к обыкновенным узурпаторам.

Твердо придерживаясь такой позиции, он после падения Медичи пользовался значительным влиянием в городе, но его никогда не избирали гонфалоньером. На выборах его всегда обходили кандидаты, с которыми было легче договориться, и в нем скопилась стойкая ненависть к таким политикам, как Содерини, не принимавшим ничью сторону.

Поэтому Ручеллаи никогда не упускал случая исподтишка нанести гонфалоньеру удар ниже пояса. И такая прекрасная возможность, появившаяся у него впервые за долгое время, вызвала на его высохших губах хищную усмешку. Его тело вдруг чудесным образом преобразилось, словно его потянули за невидимую нить: сгорбленная спина распрямилась, плечи стали шире, скрюченные пальцы отпустили подлокотники кресла. Усталый старик в один миг превратился в яростного бойца, никогда не уступавшего врагу ни пяди своей земли.

Одновременно его лицо разгладилось, налившись силой, какую трудно было в нем заподозрить. В зале Совета раздался его голос, неожиданно мощный для такого тщедушного тела:

— Удивительно, Эччеленца, что вы так легко отказались от предложения короля Франции. Французы уже так давно наши союзники, что мне представляется неосторожным все менять из-за какой-то прихоти. Нам надо выбрать, на чьей мы стороне, а затягивать это решение означает с каждым днем сокращать наши возможности для маневра.

Его серые глаза не отрываясь смотрели в глаза гонфалоньера, который понял, что ему следует как можно быстрее выбраться из ловушки, в которую его загоняет старый недруг. А тот, не давая ему ответить, продолжал:

— Французы исходят из того, что у нас нет войска, достойного так называться. Что бы вы тут ни говорили, никто не сомневается в истинности их заключения. Они знают, что мы вынуждены вести переговоры; вопрос только во времени. Чем дольше мы будем тянуть, тем более тяжелыми для нас окажутся их условия.

Искушенный в политических битвах Ручеллаи знал, что формально его доводы неопровержимы и, несомненно, будут одобрены большинством членов Совета. Только Савонарола и его сторонники были до конца убеждены в необходимости расторгнуть союз. Кое-кто из присутствующих согласно кивал, остальные предпочитали дождаться ответа гонфалоньера, прежде чем высказаться самим.