Неразгаданный монарх - Теодор Мундт

— Что вы хотите сказать этим, графиня? — строго спросила Екатерина. — Не мог же Потемкин постричься!

— Ваше величество, Потемкин отрастил себе бороду и заперся в кельи Александро-Невского монастыря. Я застала его над чтением пожелтевших церковных книг, в которые он так углубился, что долгое время не отзывался на мой привет. Наконец, когда я осмелилась потрясти его за плечо, он обернулся ко мне и торжественно попросил поздравить его с обретением истинного мира. Я с ужасом принялась отговаривать его, указывала на то, что в жизни слишком много светлого и радостного. Тогда из его глаз брызнули слезы, и он начал говорить мне о своих сверхчеловеческих страданиях, перенесенных в миру. Ах, если бы вы, ваше величество, видели, сколько муки было у него на лице! В конце разговора он заявил мне, что не пройдет и трех месяцев, как монастырь окончательно и бесповоротно скроет его в своих стенах.

— Неужели он не сказал ни слова о том, что именно, какие именно страдания заставили его искать спасения в монастыре? — спросила императрица, весь вид которой выдавал ее безграничное волнение.

— Он сказал только, что причиной всему была безнадежная любовь.

— И тебе не удалось узнать, кто та жестокая, которая отвергла его?

В глазах у Брюс заиграли лукавые огоньки.

— Дело в том, ваше величество, что Потемкин только воображает, будто он любит безнадежно. Конечно, он слишком высоко поднял свои взоры, но разве страсть разбирает? Да и если там, наверху, куда он дерзнул кинуть взор, его страсть могла быть принята благожелательно… Но так или иначе, а Потемкин почему-то отчаялся и предпочел удалиться в монастырь. Улыбка торжества озарила лицо Екатерины.

— Но послушайте, графиня, — тоном ласковой укоризны сказала она, — я дала вам такие полномочия, которые могли бы успокоить бедного генерала и внушить ему больше доверия к судьбе! Что же сделали вы, графиня Брюс?

— Не зная, как утешить бедного генерала, — шаловливым тоном ответила графиня, — я решилась пригласить его сегодня в десять часов вечера на ужин.

— Брюсочка, да ты прелесть! — воскликнула Екатерина, захлопав от радости в ладоши. — Ну а сказала ты ему, кто случайно может зайти к тебе вечером?

— О нет! Я только намекнула, что судьба обыкновенно награждает тех, кто терпеливо переносит ее удары. Но только если бы ваше величество знали, что за смешной человек этот Потемкин! Как только я пригласила его на ужин и намекнула на то, что к нам двоим может присоединиться еще и третий, Потемкин вскочил и сжал меня в объятиях с такой силой, что я боялась быть раздавленной. Затем он бросился метаться по келье, разбрасывая все свои вещи по сторонам, пока не нашел того, чего искал: громадных ножниц. Я была крайне изумлена, не угадывая его намерения, но затем успокоилась, когда увидала, что он отрезал себе бороду и разбросал ее клочками по всей келье. Затем — я еще не успела и скрыться — он торопливо принялся переодеваться из монашеского платья в свое прежнее. Я поспешила добраться до дверей и убежать, но на прощанье все-таки крикнула ему, чтобы он не опаздывал к назначенному часу!

— Спасибо тебе, Брюсочка, — сказала Екатерина, — ты вновь оправдала мое доверие и отлично справилась с возложенной на тебя обязанностью. Я с удовольствием проведу сегодня вечером несколько минут в твоем доме, куда меня уже давно тянет. Если при уходе я сделаю тебе обусловленный знак, то сейчас же устрой все так, как тебе еще раньше было предписано делать в подобных случаях.

С этими словами императрица отпустила графиню.

Потемкин явился к назначенному часу во дворец к графине Брюс во всем блеске своего генерал-лейтенантского чина. Уже ничто не напоминало в нем теперь человека, твердо решившегося похоронить себя в монастыре.

— Итак, мне предстоит свидание с прелестной графиней Брюс? — воскликнул он, входя по приглашению графини в столовую, где на большом, богато украшенном и заставленном цветами столе красовались два прибора, что поражало по сравнению с массой зажженных огней: сотни горящих свечей заставляли предполагать, будто здесь произойдет пышный фестиваль персон на пятьдесят по крайней мере.

— Ну, этот тет-а-тет нам не опасен, — ответила графиня с чарующей улыбкой, — тем более что мы недолго будем одни: как я уже говорила вам утром, по всей вероятности, к нам присоединится и третья персона, но только не сейчас. Поэтому мы можем пока приступить к ужину. Рекомендую вам, генерал, заняться этим паштетом из молок: древние недаром приписывали молокам возбуждающие свойства, а вам ведь надо пришпорить свое воображение, чтобы немедленно вырешить, как достойнее всего использовать представившийся вам необыкновенно счастливый случай!

— Клянусь всеми богами древности! — воскликнул Потемкин. — Я буду счастливейшим из смертных, если государыня…

— Тише! — остановила его графиня. — Мы не должны называть здесь никаких имен! Вспомните детскую сказку о кладоискателе, у которого клад вырвался из рук и вновь скрылся под землей в наказание за нескромность!

— Так вот как? — улыбнулся Потемкин. — Значит, вы, милая графиня, хотите переселить меня в мир сказок? Ну, да не беспокойтесь: я не окажусь таким глупцом, который способен упустить все счастье своей жизни из-за излишней болтливости! Нет, что я схвачу, то уже не выскользнет из моих рук!

— Так схватите, пожалуйста, кусочек этого паштета и займитесь едой, генерал!

Потемкин рассмеялся, с некоторым фатовством закрутил пышные усы, уселся за стол и принялся уписывать за обе щеки, не упуская случая приложиться также к замороженному шампанскому.

— Да здравствуют деликатесы кухни графини Брюс и вино огненной Шампани! — произнес он, высоко поднимая стакан.

Потемкин ел долго, старательно и сосредоточенно. Вдруг он хлопнул себя по лбу, сорвался с места, подбежал к большому венецианскому зеркалу и принялся тщательно разглядывать свое отражение.

— Чтобы меня черт побрал! — жалобно воскликнул он наконец. — У меня отвратительнейший на свете вид. Эта монастырская жизнь повлияла на меня ужасно скверно, и, не явись вы сегодня подобно светлому ангелу, чтобы вывести меня из этого душеспасительного чулана, я окончательно извелся бы… А туг еще потеря левого глаза…

— Кстати, генерал, каким образом вы повредили себе его? Тут болтали, будто однажды, поддавшись чарам хмельного бога Бахуса, вы вступили на улице в драку и палкой…

— Что за чушь! — рассердился Потемкин. — Левый глаз вышиблен мне проклятым Орловым. Во время переворота шестьдесят второго года всемилостивейшая императрица изволила кинуть на меня благосклонный взор, что не скрылось от внимания Гришки Орлова. Однажды он подметил, с каким восхищением и обожанием я взираю на сладостный облик ее величества. Подъезжает он ко мне — дело было на смотру — да и говорит: «Смотри, брат, как бы у тебя чего худого со зрением не случилось: не безопасно подолгу на солнце смотреть!» Тогда я не обратил на это внимания, а пришлось мне эти слова вспомнить не раньше вечера, когда Орлов пригласил меня к себе, накормил, напоил, а потом предложил сыграть партийку на бильярде. Во время игры я оперся локтями на борт и смотрю, как Орлов приготовляется трудного шара от двух бортов в лузу положить. Вдруг он крикнул «берегись», стукнул кием по шару, и тот от борта отскочил вместо лузы мне в глаз: ведь Орлов играет на бильярде как черт! Ну, вот с тех пор глаз у меня стал болеть, болеть, да и пропал! Ну, да просчитался Гришка! Все равно — я и с одним глазом больше увижу, чем он с двумя…