Депортация - Александр Михайлов

…Приехав покорять столицу России из Полтавы, Юлия – так её звали, – обладая действительно интересной выделяющейся внешностью, достаточно быстро для юной лимитчицы сделала определённую модельную карьеру, пытаясь, насколько это возможно в такой среде, придерживаться принципов, привитых порядочными мамой и папой. Она не слонялась по ночным клубам Москвы в поисках свободных олигархов, а просто делала любимую работу, ту, к которой стремилась и считала интересной. В своём кругу она примелькалась и получила некоторую известность среди тех, кто интересовался показами.

Однажды ей позвонили на мобильный:

– Привет, Юлечка, – сказал хрипловатый, но молодой голос в трубке.

– Здравствуйте.

– Узнала меня?

– Нет, не узнала.

– Ну как же, я… – голос назвал известную фамилию крупного нефтяного чиновника, часто мелькавшего на обложках понтовитых деловых журналов. – Меня каждая собака в России знает, а ты, видишь, маху дала. Ну а я по ТВ за твоими дефиле иногда наблюдаю. Ты вот что… Слышь… Мы послезавтра с тобой встречаемся, если ты не знала. Хочу, чтобы ты мне сына родила. Понятно? Откажешься – Москва-река по тебе плачет. А сейчас пока! За тобой заедут.

Связь прервалась. По спине побежал холодок. Юля не знала, что делать. Попыталась анализировать разговор и ситуацию. Набрала номер кураторов своих показов и выступлений. Рассказала о звонке. Те отморозились. Сказали, что это, видимо, шутка, а если не шутка, то они ничем помочь не могут. И всё тут. По-настоящему близких людей у неё в Москве не было. Но надо было что-то делать.

– У меня как раз в назначенный день по контракту было вручение наград и грамот на каком-то большом военном празднике в центре Москвы. Меня и ещё одну девчонку из нашего агентства ангажировали как моделей вносить награды в зал, – рассказывала Юля Никанору в тёмном автобусе. – До этого день прошёл как в тумане, я всё думала-думала и ничего не могла придумать. Кто я и кто этот всемогущий кент из нефтегазового сектора. Ты знаешь, когда я только-только приехала в Москву и вообще никак не была пристроена, металась в поисках подходящего места, у меня порой возникало чувство, что я не человек, а какой-то газетный обрывок, бумажный сор, гоняемый ветром по Москве и пригородам: полное ощущение глобальности мегаполиса и абсолютной ненужности тебя в нём. Дикий дискомфорт, круглосуточная депрессия. Ни единого по-настоящему своего, близкого человека рядом. Хотя, по большому счёту, глобальные объёмы Москвы вообще делают любого человека практически пылью. Кем бы ты ни был – на фоне Москвы ты всё равно ноль. Даже если ты призрачно крут и значим, это видно только в момент твоего присутствия на шахматном поле: как только ты его покидаешь – место заполняется через секунду.

– И что же дальше? Ты хоть выпуталась? – спросил Ник.

– Организаторы торжества привезли меня в концертный зал. Естественно, заранее. Ну, макияж, то, сё. Что делать в такой ситуации, я не знала. Никто из моих более-менее серьёзных знакомых не хотел и не мог связываться с таким зубром: абсолютно разная весовая категория. А потом: кому ты в Москве нужен, если по-честному? Так вот, представь, работаю я на мероприятии, выношу награды, а у самой в голове вертится, что после концерта меня в какой-нибудь лимузин запихают – и привет. А с моим характером я скорее из окна сигану или ухайдокаю кого-то, чем подпущу к себе против воли. Я две ночи не спала – мысли бешено вертятся. Потом за кулисами от кого-то случайно услышала, что в зале есть курсанты из училища, где мой двоюродный брат учится. И тут у меня шальная мысль появляется: записку в зал передать, может, брат здесь. А я брата давно не видела, у меня и телефона-то его нет, и училище его где-то в Подмосковье. Написала записку, что попала в серьёзную ситуацию, без подробностей. Если захочет и сможет – отреагирует. Но эта записка была почти в никуда, «на деревню дедушке». Есть ли тут его рота, есть ли он сам? Передадут ли записку и попадёт ли она на ряды к курсантам? А за мной, чувствую, уже присматривают, чтобы никуда после мероприятия не свалила. И вот вынесла я на сцену очередную награду или грамоту, вручила её и сразу сунула записку награждаемому, вышедшему из зала, шепнув ему пару слов. На записке написала фамилию, имя и подразделение по памяти, на авось. То, что было дальше – заставило меня понять и поверить, что не всё у нас ещё так плохо: есть нормальные люди, есть традиции, есть дружба. Брата, как оказалось, в зале не было – он был в наряде, но было его подразделение, его друзья. Записка попала всё-таки к ним в руки. И они сразу отреагировали – позвонили брату. И заметь, какая цепочка случайностей сложилась, чтобы я выкарабкалась: во-первых, в зале оказались курсанты из училища брата; во-вторых, было именно его подразделение; в-третьих, награждаемый человек оказался не мудаком и передал записку; в-четвертых, записка попала в нужные руки; в-пятых, записку не сочли приколом и отнеслись к ней со всей серьёзностью. Далее всё было как в правильном кино: у входа стояли два внедорожника, принадлежащих военному ведомству и организованных курсантами (и курсанты, оказывается, бывают из непростых семей). Меня отвезли куда-то за город на охраняемые дачи, принадлежащие Министерству обороны, и поселили в солидном особняке. Позже я узнала, что это дача отца одного из курсантов – большой военной шишки.

То, что произошло, было практически чудом. На следующий день я всё ещё боялась брать трубку мобильного. А ещё через день вдруг зазвонил телефон, номер которого знала только мама. Я сняла трубку.

– Привет, Юля. по моей спине опять побежали мурашки – звонила эта мразь.

– Давай-ка забудем наш прошлый разговор. С этого момента мы просто хорошие знакомые.

– Хорошие? – Я посмела удивиться.

– Ну а какие же ещё? – голос в трубке усмехнулся. – Ты разве против?

* * *

Проезжая по дорогам разного уровня раздолбанности под мерное рычание пикаповского мотора, Никанор вспомнил эту историю и долгую дорогу в Венгрию. Вдруг его мысли прервал Мигель, который, видимо, стал скучать. Он шепотом вкрадчиво спросил:

– Ники, а куда делись все твои многочисленные девушки-подруги? Что-то я кроме твоей компаньонки Лизы никого рядом не заметил.

Никанор поразился вопросу. Даже скорее не вопросу, а тому, как параллельно текли мысли Мигеля с его мыслями. Однако удивления своего не показал.

– Всё-то тебе расскажи, – Ник как-то грустно улыбнулся. – Понимаешь, у меня ситуация особая. Моя девушка – стюардесса.

– Да ты что? – Веласкес закатил глаза. – Вот это романтика! Всегда мечтал завести знакомство со стюардессой. Но как-то не сложилось до сих пор. Хотя летаю достаточно. А у тебя, видишь, всё просто.

– Не совсем. Она сейчас в российской авиакомпании работает, в Москве, на международных рейсах. Мы почти не видимся.

– Печально. А как её зовут?

– Юля. Но познакомились мы вовсе не на авиарейсе, а когда ехали на автобусе в Будапешт. Она бросила карьеру модели и стюардессой только готовилась стать. Зато когда стала, я даже слегка завидовал: завтрак в Москве, обед уже в Париже или в Праге. Авиакомпания бросала их с рейса на рейс в разных направлениях, потому что новички работали в основном на чартерах. Но в этом и была фишка: сегодня ты можешь ещё не знать, в какой стране окажешься завтра. Вот где действительно романтика! Ну и труд большой, конечно. А ещё Юлька немножко японка. У неё есть какие-то очень дальние родственники по линии отца в Японии. Какие-то пра-пра-сколько-то-юродные бабушки или дедушки. Я иногда в шутку называю её «девушка из Нагасаки». Она очень необычная.