Дневник мамы первоклассника - Маша Трауб

— Только сильно не давите, — съехидничал папа Феди.

— Вот и дети ваши так же, — сказала Светлана Александровна, выдавая маме ручку, — то карандаша нет, то ручки.

— Теперь слово предоставляется родительскому комитету, — сказала активистка родительского комитета сама про себя.

Все дружно застонали. Непроизвольно. Просто вырвалось. Активистка, поднявшаяся с места, обиделась:

— Нужно сдать деньги на охрану, заклеить окна и купить репродукции. Предлагаю Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Одна репродукция — две тысячи рублей. Никто не против репродукций?

Все промолчали и уставились в лежащие на партах учебники детей по русской грамоте.

— Родители, поактивнее, пожалуйста. Если у вас нет возражений по авторам, то сдавайте деньги. Если есть возражения, скажите сейчас, чтобы потом не было вопросов, — опять обиделась активистка.

— А помните, как мы им усы пририсовывали и бороды? — подал голос Федин папа.

Я чуть не прослезилась. Сидит за первой партой на маленьком стульчике мужчина с сединой в волосах, в дурацкой розовой рубашке, галстуке и ностальгирует. У него даже глаза загорелись.

— Наши дети рисовать не будут, — сказала строго мама-отличница.

— А можно вас за хвостик дернуть? — ласково обратился к ней Федин папа. Мама-отличница зарделась, фыркнула и отвернулась. Но прическу непроизвольно поправила.

— Нет, это мы в учебниках рисовали, — оживился папа Кати, — а на стены не лазили… Я даже не помню, кто у нас там висел.

— Может, детские рисунки повесить? — подала голос я. — Или кого-нибудь, близкого детям. Чуковского или Хармса?

— Дети должны расти на классике, — накинулась на меня активистка. — Где я вам найду репродукцию Чуковского? Что было в магазине, то и предлагаю.

— А почему так дорого? — спросила мама-хорошистка.

— А как вы думаете? Там рамы хорошие… — возмутилась активистка.

— А может, классиков разбавить? — спросил Катин папа.

— Как это — разбавить? — испугалась активистка.

— Ну, художников повесить или композиторов. А то столько лет прошло, а мы все Пушкина с Некрасовым вешаем, — сказал папа.

— Родители, — распрямила плечи активистка, — еще раз хочу довести до вашего сведения. Я предлагаю репродукции, которые были в наличии. Если у вас есть другой список… э-э-э… классиков, то сами и ищите, и вешайте, — обиженно заявила она.

— Ну да, сам выбирай колор и сам крась, — засмеялся Катин папа, но его никто не поддержал.

— Кто останется клеить окна? — подключилась к обсуждению еще одна мама, которую активистка назначила ответственной за окна. Она еще до начала собрания у всех спрашивала про окна, но так и не получила ответа.

Все забыли про Пушкина и опять стали с увлечением разглядывать русскую грамоту.

— Так, остаетесь вы, вы, вы, — говорила активистка, показывая на маму-отличницу, маму-хорошистку и крепкую бабушку в кроссовках.

— Я не могу. Мне еще с собакой гулять, — сказала бабушка.

— У всех собаки, всем гулять, — возмутилась активистка. — Тут сифонит изо всех щелей, а вы!

— Хорошо, хорошо, — согласилась бабушка.

Федин папа оказался сообразительнее всех. Пока женщины галдели — кто про Чуковского, кто про окна, он подошел к Светлане Александровне и начал ее благодарить. Поблагодарил и откланялся. Катин папа сделал то же самое. Я долго думала — пройдет ли этот номер в моем случае. В результате пошла на компромисс — сдала деньги на репродукции и убежала, стараясь не попасться активистке под горячую руку.

В школу не идем. Праздник. Я почему-то была уверена, что мы отмечаем Седьмое ноября. Вася спросил, что надо делать в этот праздник. Он знает, что в Новый год надо елку наряжать, а в день рождения — гостей ждать. На Пасху — яйца красить, хотя ему так нравится этот процесс, что мы красим яйца по поводу и без круглый год.

— Что будем делать? — спросил ребенок.

— Ничего. В кино пойдем — новый мультик смотреть. А больше ничего не будем делать. Будем бездельничать, — сказала я.

— Ура. Давай бездельничать, — сказал Вася, — а что надо делать?

В кино сходили, полежали, еще немного полежали. Поели на диване перед телевизором. Потом на полу поели перед телевизором в другой комнате. А там как раз в новостях про Пожарского рассказывали. Вася, когда ставил диски с мультиками, услышал.

— А кто такой Пожарский?

— Князь.

— Он что, пожары делал?

— Нет. Он воевал.

— С кем.

— С поляками.

— А зачем?

И тут до меня дошло, что мы какой-то другой праздник отмечаем. Связанный не с Кларой Цеткин, хотя нет, Цеткин — это 8 Марта, а с Пожарским.

— Ой, Вася, я праздники перепутала.

— Хорошо. А какой сейчас?

— День объединения России. Князь Пожарский не дал Польше нас захватить.

— А сейчас поляки в России есть?

— Есть.

— Значит, Пожарский не всех победил?

— Это другие поляки.

— А они хотят нас захватить?

— Нет. Они хорошие.

— Жаль.

— Почему это?

— А тогда бы мы их победили, и был бы еще один праздник. То есть выходной. Пойдем гулять, искать поляков и побеждать их.

— Зачем?

— Ну так надо же что-то делать!

— Вася, все, не выноси мне мозг.

Эту фразочку я от старшего сына Вани подцепила. Он все время говорит, что мы ему «выносим мозг».

— Брат, а у тебя совсем больше мозгов нет? — спросил как-то Вася.

— Почему это? — удивился старший.

— Ну, если все мозги выносят и никто не приносит, значит, у тебя совсем мало осталось. А куда они его складывают?

— Вася, иди лучше… иди, в общем, не мешай, — буркнул старший, — у меня голова болит.

— Там нечему болеть. Если мозгов нет, то и голова болеть не может.

— Вот доживи до моих лет, тогда и поговорим, — с пафосом заявил Ваня.

— Когда я доживу до твоих лет, ты будешь совсем старенький. Если у тебя сейчас в голове ничего нет, то что же с тобой будет к старости? — пожалел брата Василий.

А потом был День милиции. Вася об этом узнал, потому что он болел, а по телевизору, как назло, не было мультиков, а были праздничные концерты.

— Они празднуют, а я болею, — сказал Вася и почти заплакал. Заплакать по-настоящему ему мешали сопли — он знает, что соплей в этом случае будет только больше. А высмаркиваться он не любит даже больше, чем писать в прописях. — И что они делают? Эти милиционеры?