Кто все расскажет - Чак Паланик

Не отрываясь от текста, я вслух замечаю, что у меня сегодня не день рождения.

Мисс Кэти задумчиво переводит глаза с одной из своих наград на другую и говорит:

— Ох уж эти «Долгие годы служения»…

Её рука опускается в невидимый карман пеньюара и достаёт гребешок. Проводя им по длинным распущенным прядям золотисто-каштановых волос (отросшие за два дня седые корни ещё почти не заметны), мисс Кэти заканчивает:

— От этих «выдающихся прижизненных вкладов» начинаешь чувствовать себя какой-то… мёртвой. — И, не дожидаясь меня, предлагает: — Дай помогу.

А потом дёргает за ленточку. Красивый бант немедленно распадается; моя мисс Кэти срывает и мнёт серебряную фольгу. В коробке темнеют складки грубой материи. Кэтрин Кентон разворачивает чёрное платье с юбкой до колена. На дне обнаруживаются накрахмаленный белый передник и маленький кружевной чепец, весь утыканный шпильками.

От её кожи, от её волос тянет одеколоном Уэбстера Карлтона Уэстворда Третьего — «Бэй рум». Пако предпочитал «Роман Брио». Сенатор любил «Олд Лайм». А его предшественник, Терренс Терри, «отбывший» номер пять — исключительно «Инглиш лезер». Сталелитейный магнат брызгался «Книже».

Оставив платье на столе и не прекращая причёсываться, мисс Кэти проходит в правую часть сцены, где встаёт на цыпочки в своих розовых шлёпанцах, чтобы дотянуться до телевизора на холодильнике. Щелчок выключателя — и на экране медленно, словно рыба, всплывшая на поверхность мутного пруда, проявляется лицо Пако Эспозито. На его шее висит стетоскоп — мужской заменитель бриллиантового колье. Хирургическая маска скомкана под подбородком. Ещё сжимая в руке окровавленный скальпель, Пако суёт извивающийся язык прямо в глотку инженю Джинн Иглс, одетой в белую форму с красными разводами.

— Не хочу, чтобы люди из агентства подумали, будто бы ты в этом доме — больше, чем просто прислуга, — объясняет мисс Кэти.

И переключается на другой канал, где Терренс Терри в танце ведёт Люнебургский батальон на битву при Мон-Сен-Жан, сражаться с Наполеоном. Мисс Кэти снова проводит гребнем по волосам, ещё раз переключается, видит саму себя, только чёрно-белую, в роли матери Грир Гарсон, играющей Луизу Мэй Олкотт в паре с Лесли Говардом в биографическом фильме о Кларе Бартон, и произносит:

— Гав, хрю, ко-ко-ко… Кристина и Кристофер Кроуфорд. Ничто, — говорит мисс Кэти, — не молодит женщину сильнее, чем вид новорождённого малыша у неё на руках. Ко-ко-ко, жжж, иа… Марго Мерил.

Следующий канал. Кэтрин Кентон, разукрашенная под древнюю мумию, вся в морщинах из латекса, восстаёт из картонного саркофага, пугая визжащую простодушную девушку (Оливия Мэри де Хэвилленд).

— Кого-кого у неё на руках? — переспрашиваю я.

— Ух, чирик, му… Жозефина Бейкер и «Семья-радуга».

Короткий кадр-вставка: на столе так и лежит подарок-платье, усыпанное длинными золотисто-каштановыми завитками того насыщенного оттенка красного дерева, какой бывает лишь у насквозь промокшего волоса. Разорванная подарочная бумага, лента и гребень брошены здесь же: разве мне трудно убрать? Чёрное платье — форма для горничной.

Но в этом доме я — не простая горничная, повариха или фрейлина. Никто и не думал меня нанимать как помощницу по хозяйству.

Подарок ко дню рождения, вот ещё.

— Если спросят из агентства, я думаю, мы назовём тебя au pair[13], — сообщает мисс Кэти, почти уткнувшись носом в своё изображение на экране. — Красивое слово: au pair. Звучит почти… почти как французское.

А в сценарии Лилиан Хеллман с ужасом наблюдает, как президент Джон Кеннеди вместе с губернатором Джоном Конналли взрываются фонтанами бурой крови. Она прижимает руки к бокам, собирает ладони в кулаки, запрокидывает голову и опустошает свой рот, горло, лёгкие одним протяжным воплем:

— Неееееееееееееет!..

Её застывший страдальческий силуэт хорошо вырисовывается на фоне однообразного лазурного неба над просторами Далласа.

Я смотрю на помятую форму, на обрывки фольги, на упавшие волоски, на сценарий у себя на коленях.

— Сделай нам кофе, — бросает мисс Кэти, небрежным жестом выключив телевизор. Затем подхватывает полы халатика и проходит вправо, к кухонному столу. Достаёт из открытой коробки чепец. — Кстати, на будущее: мистер Уэстворд любит кофе не с молоком, а со сливками. — С этими словами она водружает белое кружево мне на затылок. — Тебе очень идёт. Вуаля! В переводе с итальянского: «prego»[14].

Острые шпильки жалят мне голову, словно терновый венец.

Кадр постепенно уходит в затемнение. Слышно, как кто-то звонит в парадную дверь.

Тут я, с вашего позволения, прерву свой рассказ и предамся несколько иным рассуждениям. Хотелось бы поговорить о природе равновесия. Баланса, если угодно. С точки зрения современных медицинских исследований, человек есть существо, стремящееся к равновесию. Соотношение между весом и ростом, женскими и мужскими свойствами — понятие очень тонкое, и с ним шутки плохи. К примеру, стоило «РКО радио пикчерс», «Монограм» и «Репаблик пикчерс» прибегнуть к инъекциям мужских гормонов, чтобы придать бравый вид наиболее изнеженным из своих самцов-наёмников, как те обзавелись грудями потяжелее, чем у Клодетт Колбер и Нэнси Келли. Похоже, при дополнительных вливаниях тестостерона человеческое тело неизбежно принимается вырабатывать эстроген, стремясь вернуться к первоначальному балансу мужских и женских гормонов.

Соответственно, если актриса морит себя голодом, добиваясь невероятной худобы, однажды она раздуется до сверхъестественных размеров.

Многолетние наблюдения натолкнули меня на мысль: что, если внезапно высокий уровень похвал, поступающих в организм извне, приводит к выбросу в кровь особого вещества, отвечающего за лютую ненависть к себе? Большинство киноманов наслышаны о психических отклонениях Фрэнсис Фармер, о сексуальных излишествах Чарли Чаплина или Эррола Флинна и о химических пристрастиях Джуди Гарленд. Причём все это выставлялось напоказ, так чтобы даже на верхних балконах публика ничего не пропустила. Позволю себе предположить, что каждая из вышеназванных знаменитостей попросту стремилась восстановить природное равновесие, утраченное по причине чрезмерного зрительского обожания.

По профессии я не сиделка и не тюремщица, не нянька и не горничная, однако в периоды наивысшего подъёма публичной славы к моим обязанностям прибавлялась ещё одна — охранять мисс Кэти от неё же самой. Боже, сколько раз я не давала ей «перебрать» лекарств, от скольких необдуманных капиталовложений отговорила, скольким особенно неподходящим самцам указала на дверь — и всё по одной причине: тот, кого мир объявил бессмертным, любой ценой норовит опровергнуть подобное мнение. Благосклонные статьи и броские заголовки в журналах вынуждают разрекламированную «звезду» извести себя голодом, полоснуть по венам, напиться яду. Ну, или отыскать мужчину, который охотно сделает это за них.