Скажи машине «спокойной ночи» - Кэти Уильямс

Картер шагнул к стойке:

– Мисс? Два бокала, пожалуйста. Мы хотели бы получить возможность плюнуть в вашу бочку.

И услышал за спиной хихиканье Томаса.

Томас и Картер провели остаток поездки вместе. Они выполняли бесполезные упражнения на доверие и общение, которые навязывали им нерешительные женщины из отдела кадров. Выпивали в баре отеля – точке сбора сотрудников, конкурирующих за их расположение. Затем засиделись в номере Картера допоздна и просадили на доставку еды и напитков последние суточные. Томас и Картер стали не разлей вода. Или не разлей вино. И в их отношениях последовало продолжение.

Здесь, спустя несколько часов после ТБ, Картер удостоился настоящих историй о Томасе Игниссе. Узнал правду об этом человеке. Он убедился в том, что Томас действительно умеет говорить как по-итальянски, так и по-корейски, но последний язык звучал так, что Томас обозначил его как «корейский туристический». Стол для совещаний Томас сделал сам, это правда. Картер даже услышал грязные подробности о его подружке, бурлеск-танцовщице-курьере, которую все же звали не Индиго, а Марта. И эти подробности сделали ее еще более сексуальной.

В свою очередь Картер рассказал Томасу о том, что у него был амур с Перл (что было неправдой, но могло ею быть), но он прекратил эти отношения, когда Энджи сказала ему, что беременна. Картер объяснил, как почувствовал, что эта интрижка пошла во благо, потому что помогла превратить его в лучшего отца, чем он был бы в противном случае. Томас кивнул: он все понимал.

Мужчины поговорили и о работе: о том, как трудно управлять людьми с их бесконечными потребностями и жалобами, и о том, что невозможно по-настоящему быть со своими подчиненными.

– Но ведь кому захочется с ними быть, верно? – сказал Картер.

Томас кивнул:

– Мы находимся здесь по определенной причине.

– Так и есть!

– Признать, что ты действительно лучше других людей, – продолжал Томас, – это проявление смелости.

При этих словах Картер почувствовал, как по его спине пробегает дрожь. «Да, ты», – словно бы говорила она.

Вернувшись с ТБ в пятницу вечером, он повторил изречение Томаса для Энджи, которая сморщила нос и сказала:

– Проявление смелости. Что это вообще значит?

Картер забрал из рук жены свою беспокойную дочь. От Энджи пахло чем-то кислым, будто детской неожиданностью. Но он все же был благодарен ей за все пережитые страдания во время беременности. Картер держал дочку над головой, а она торжествующе махала своими маленькими кулачками под потолком.

– А если серьезно, Картер, что это значит?

Картер не стал отвечать. Он знал, что Энджи не поймет.

Звонок поступил в четверг. Томас спросил Картера, может ли он вечером приехать в офис в Санта-Кларе. Лучше после работы, даже после ужина.

– Как только ботаны и мегеры свалят из здания, – сказал он и таинственно добавил: – Возьми с собой Apricity.

Картер проскочил через темный кампус и прошмыгнул в дверь, которую указал Томас. Затем прошел по длинному пустому коридору; цепочка ламп приветственно вспыхивала, когда он проходил мимо них, и гасла, когда он удалялся. Впереди звучали голоса и отчетливый смех нескольких людей. Когда Картер наконец нашел нужную комнату, он увидел на двери табличку с надписью: «Лаборатория 7A».

Внутри Томас сидел за столом с четырьмя другими мужчинами. Двое из них были программистами: Картер определил это по их возрасту (молодые) и одежде (валяющейся на полу у кушетки). Однако эти покрытые пирсингом, ухмыляющиеся экземпляры, казалось, превосходили программистов Картера, которые вечно имели унылый маслянистый вид позавчерашнего кофе. Третий мужчина, должно быть, занимался коммуникациями и довольно-таки давно: это было понятно по его натянутой улыбке и седеющим вискам «канадки»[4]. А четвертый (невероятно!) был уборщиком. В комбинезоне и со всеми принадлежностями. Его что, пригласили? Или он просто вошел и присел?

– Картер! – Это было странно, но по имени его назвал уборщик.

Остальные разом обернулись, и Картер понял, что, должно быть, выглядит странно: глаза широко раскрыты, а сам он стоит в полуприседе в дверном проеме, словно собирается дать деру.

– Картер! – повторил Томас Игнисс. И обратился к остальным: – Вот этот человек!

И те кивнули, хотя предложение осталось незавершенным. Вот этот человек… что?

Томас махнул Картеру, чтобы заходил. Рядом с одним из программистов, напротив уборщика, нашлось свободное место.

– Ты взял Apricity из своего офиса?

Картер вытащил машину из сумки и поставил ее на стол. Томас кивнул программисту, сидящему рядом с Картером. Тот встал, открыл шкаф в углу комнаты и вернулся со второй Apricity. Картер уставился на одинаковые машины. Ну, почти одинаковые. На их устройстве была крошечная вмятина в верхнем правом углу корпуса.

– Две четыреста восьмидесятых, – сказал Картер, но это было очевидно.

Томас и остальные заулыбались. Программист заговорил:

– Эта машинка только с виду четыреста восьмидесятая. Начинка у нее модифицирована.

– Вы сделали ее лучше?

– Не «лучше», – ответил он. – А совсем другой.

– Не-не-не, – Томас ткнул пальцем в программиста. – Картер прав. Мы сделали ее лучше!

– Как? – спросил Картер. – Точность? Обработка данных?

Томас обвел рукой обе машины:

– Попробуй и увидишь. Сначала твою, потом нашу.

– Что? Я?

Уборщик указал на него.

– Да, ты.

Все мужчины уставились на него.

– Начинай, – сказал Томас. – За этим я тебя и пригласил.

Картер согласился. Ну еще бы. Он потер тампоном внутреннюю сторону щеки и капнул слюной на компьютерный чип. Apricity выдала тот же план удовлетворения, что и всегда:

– Покажи нам! – крикнул уборщик. Картер застенчиво повиновался и вывел расплывчатую проекцию чертового списка на центр стола, чтобы все увидели. Его всегда смущал этот план удовлетворения. Apricity анализировала то, что компания называла высшим счастьем; ее рекомендации относились не к ежедневным раздражениям, типа пустого желудка или дорожной пробки, а к глубине человеческой души. Поэтому план удовлетворения менялся только тогда, когда менялся сам человек. А план Картера никогда не менялся. Может быть, потому что он никогда не пытался ему следовать.