Побег из армии Роммеля. Немецкий унтер-офицер в Африканском корпусе. 1941-1942 - Гюнтер Банеман

Он неуклюже вылез из коляски, не сводя взгляда с Йозефа, который направил на него свой автомат.

– Прощай, маршалло! – сказал я, снова сев в седло своего мотоцикла. – Желаю тебе приятной прогулки. Тебе полезно немного растрясти жирок. Я надеюсь, что удар, которым наградил тебя мой друг, не помешает тебе пожирать твои запасы.

– Неужели вы бросите меня здесь?! – воскликнул он.

– Да тут всего каких-то восемь километров, amico. Прогулка тебе не повредит. Только иди все время на северо-восток.

Лицо его так и обмякло.

– На северо-восток? – выдохнул он. – Откуда я знаю, где тут северо-восток? В темноте я могу наткнуться на британский разведдозор! – Его просто трясло от страха.

Я показал ему на звезду в небе.

– Северо-восток вон там. Иди в этом направлении и никуда не сворачивай. До утра дойдешь. А британцев не бойся. Если они на тебя наткнутся, то бросятся прочь, как от прокаженного. Им и тех бездельников, что они нахватали зимой, кормить нечем, а тут еще ты, – спокойно сказал я на правильном итальянском языке. Потом я завел мотор. – Это тебе за то, что ты обозвал меня «бастардо»! – крикнул я, обернувшись назад, и так газанул, что на него обрушился целый град песка, камня и гравия.

Британский разведдозор не возьмет его в плен. Я видел сотни итальянцев, у которых британцы отбирали оружие и отправляли назад, к немцам, – для чего британцам лишние рты? Скоро мы резко свернули с дороги, шедшей в Бир-Хакейм, и двинулись на север, к дороге на Акрому, маленькую крепость в пустыне, которую выстроил Муссолини в самом начале покорения (1922–1932 годы) глубинных районов Ливии, чтобы защищать свои войска от набегов арабских отрядов.

Яркий свет резанул мне по глазам, когда я очнулся от беспокойного сна. Солнце уже взошло. Удивленный, я почувствовал, что все мое тело ломит от боли.

– Чертов мотоцикл, – прорычал я.

От длительной езды по неровной поверхности пустыни болели все мышцы.

Отбросив одеяло, я заметил, что оно было влажным от утренней росы. Йозеф, натянув одеяло на голову, продолжал «пилить дрова» – его храп был похож на звук пилы. Вытерев ноги сухим песком и стряхнув его, я подтянул к себе сапоги.

Из одного из них выскочил скорпион и скрылся под камнем. Хорошо, что я не успел сунуть ногу в этот сапог!

Увидев, что левая рука Йозефа высунулась из-под одеяла, я повернул ее и посмотрел на его часы. Было без четверти пять, мы проспали не более трех часов.

Съехав ночью с покрытой гудроном дороги, мы нашли ложбинку и остановились там на ночлег. С дороги наших мотоциклов не было видно. Я поднялся по невысокому склону ложбины и увидел, что мы остановились всего в двухстах метрах от дороги. Черное с металлическим отливом полотно дороги Виа-Бальбия извивалось от одного края невысокой гряды до другого. На востоке был хорошо виден «Белый дом», который знали все, кто воевал в Африке. Именно здесь все машины, шедшие к египетской границе, поворачивали на боковую дорогу, шедшую в объезд Тобрука, который удерживали 9-я австралийская дивизия и другие части британских войск. Этот город напоминал колючку, вонзившуюся в наше тело, и был головной болью для Роммеля.

Сама же дорога Виа-Бальбия шла через Тобрук к Эс-Саллуму и перевалу Халфайя. Проходила она у подножия платообразных возвышенностей Мармарика.

К западу от Акромы располагалась Эль-Тазала, аэродром которой подвергался постоянным бомбежкам британской авиации. От Эль-Тазалы дорога несколько десятков километров шла почти по берегу океана, затем отходила от берега, поднималась серпантином на плато и оттуда спускалась к Дерне. Далее дорога шла к Триполи, расположенному в 1300 километрах отсюда. Солнце поднималось на бледном сверкающем небе, и жара усиливалась – причем очень быстро. Я вернулся туда, где Йозеф изображал из себя пилу. Я легонько толкнул его носком сапога, и он тут же проснулся.

– Что? Уже рассвело? – зевнул он и с яростью затряс головой, словно пытаясь прочистить мозги. – У меня в ушах что-то жужжит, словно пчела, – пробормотал он, поднимаясь на ноги.

– Это, наверное, у тебя мозги гудят от твоего оглушительного храпа, – ответил я.

– У меня все тело ломит, – пожаловался он. – Хорошо прокатиться на мотоцикле, но не так далеко.

– Не беспокойся, – сказал я. – Когда мы поедем по Виа-Бальбия, боль пройдет. Ездить по ней – все равно что лететь по небу.

– Прямо в лапы военной полиции, ты хочешь сказать! – прорычал он и засунул одеяло в коляску своего мотоцикла. – Где мы будем завтракать?

Я показал на отдаленную гряду:

– У подножия этих невысоких гор есть пещеры.

Я завел мотоцикл и направил его вверх по песчаному склону. Йозеф ехал сразу же за мной.

Мы выехали на дорогу и покатили по ней, словно по персидскому ковру. Идиллию нарушал только жар, исходивший от металлической поверхности мотоциклов. Мы ехали бок о бок, держа скорость пятьдесят километров в час.

– У Эль-Газалы нет КПП? – прокричал мне Йозеф.

– Нет, до самой Бумбы все чисто! – прокричал я в ответ. – Здесь кончается прифронтовая зона!

Он рассмеялся:

– И начинается царство военной полиции, гестапо и прочих гражданских прелестей!

И в эту минуту на нас обрушился ад.

Вдоль дороги поднялась стена из песчаных фонтанов. Мне в лицо полетели камни и щебенка, а мимо головы просвистели пули.

Я нажал на тормоза.

– Самолет! – только и успел я крикнуть, как мой мотоцикл резко развернуло поперек дороги.

Прямо над нашими головами с душераздирающим ревом пролетел английский истребитель «Харрикейн». С громким хрустом мой мотоцикл выехал на песчаную обочину и понесся в пустыню. Не ожидая, пока он остановится, я соскочил с него и, катясь по земле, краем глаза увидел, как он завалился на бок. Самолет резко взмыл вверх, развернулся и снова пронесся над дорогой. Я спрятался за камень.

На меня обрушилась лавина песка и камней, а уши раздирал громкий треск. Истребитель пролетел так низко, что мне показалось, будто винты самолета бьют меня прямо по лицу. Как только «Харрикейн» пронесся, я выскочил из-за камня и спрятался за ним с другой стороны.

Выглянув поверх камня, я увидел, что истребитель свернул влево, и снова поменял свою позицию, чтобы камень все время закрывал меня от самолета. И снова, словно гигантская волна на берег, на меня обрушилась смерть. Пули, длинными очередями вылетавшие из восьми пулеметов, свистели вокруг, сметая все на своем пути, словно огромным железным веником.

Я прижался телом к камню, а лицом – к грубому песку с такой силой, словно это была материнская грудь, способная защитить меня.

Тишина наступила столь же внезапно, как и грохот. Я увидел, как «Харрикейн» на бреющем полете улетел в Тобрук.