Клан быка - Иван Тропов

Порыв ветра ударил по глазам, резанул россыпью колючей пыли. Леха зашипел и мотнул головой — а что другое сделаешь, когда вместо рук еще две ноги присобачили?! Глаза режет, а ничего не сделать. Терпи.

И жар под ногами, как от печи. Верхний слой песка раскалился под солнцем так, что плюнь — и зашипит.

Только плюнуть-то и нечем. Во рту сухо-сухо, в горле першит. А пытаешься сглотнуть, чтобы не першило, — еще хуже. Каждое сглатывание — маленькая пытка. Как куски наждачной бумаги глотать.

И ни намека на тень. Только дюны, дюны, дюны. До самого горизонта. Застывшие валы песка, накатывающие на тебя…

Леха шагнул вбок, разворачиваясь, чтобы глянуть назад, — и зашипел. Шкуру над копытами как кипятком обдали. Так и застыл с поднятой ногой, не решаясь дальше двинуть ее вбок — туда, где еще не потревоженный слой песка, прокалившийся на солнце.

Но что-то делать надо, не жариться же здесь заживо! Осторожно разбивая копытом верхний слой песка, разгоняя его в сторону как пену с пива — эх, пиво! хоть бы глоток воды! — Леха медленно развернулся. Ну, слава богам!

Здесь были скалы. Высокие, метров двести. Сомкнувшиеся в отвесную стену. Тянется и влево и вправо, убегая до горизонта. А вон и расщелина, кажется. Черная трещина — с желанной тенью!

Стараясь ставить ноги отвесно — пусть раскаленный песок целует копыта, а не жалит шкуру над ними! — Леха двинулся к стене. Сначала медленно, с непривычки глубоко увязая в песке. Потом приспособился и пошел быстрее, потихоньку побежал…

Солнце палило и палило, топя в зное, из которого никак не вырваться. Виски стягивало раскаленным обручем. А стена — и щель, с черной прохладой за ней! — почти и не приближается…

В голове уже звенело от жара, когда ноги наконец-то перестали проваливаться в податливый песок. Здесь, под стеной, песок слежавшийся, плотный. Можно идти не увязая.

Еще несколько шагов…

И вот она, расщелина! Леха бросился туда — и тут по голове врезало.

Прилично так, до искр перед глазами… Пошатываясь, Леха помотал головой. Что это было?

А, чертовы оглобли! Рога широкие, как бампер машины. А щель узкая-узкая. И сзади еще так жарит…

Оскалившись от нетерпения и досады — вот она, тень и прохлада, какие-то пара шагов, да не пускают! — Леха наклонил голову вбок. Выкрутил шею так, что левый рог почти уткнулся в камни под ногами, а правый задрался далеко вверх. И шагнул вперед.

Теперь уперлись плечи, но Леха только оскалился и нажал сильнее, втискиваясь. Броневые наросты заскрипели по камням, высекая искры, но все же он шел вперед. Продирался, шаг за шагом, в живительную тень.

В темноту и прохладу. Господи, хорошо-то как… Щель стала шире, уже не приходилось протискиваться. Броневые наросты лишь изредка чиркали по камням. Тропинка повернула.

Леха изогнулся, как мог, чтобы вписаться в поворот. И так-то голова повернута боком, а теперь уж совсем как рогатый глист, почти распластался между каменных стен.

И тут тропинка нырнула вниз. Камни ушли из-под ног, бычья туша ухнула вниз, а тропинка гнулась все круче…

Леха побежал, чтобы не рухнуть. Из-под копыт выскакивали камни и неслись вниз, прыгая между стен. В расщелине заметалось эхо, дробясь и набирая силу, обрастая хвостами все новых и новых ударов.

Вход остался далеко позади, стало темно. Лишь высоко над головой тонкая нитка света между краями расщелины — да только от нее никакого толку. Валун поперек прохода или обрыв в двух шагах впереди — ни черта не разглядеть! Но ноги сами несли вниз, только успевай переставлять. Если рухнешь, тогда уж точно костей не соберешь… И Леха несся вниз, стиснув зубы от напряжения, чтобы не подвернуть ногу на камнях, выскальзывающих из-под копыт; чтобы не свернуть окончательно шею, и так уже вывернутую до хруста в позвонках! Рога сшибались с выступами стен, высекая искры и каменную крошку, и тяжелые удары откидывали голову назад, к самой спине, скручивая шею и продергивая болью через всю спину.

А вокруг ревело и грохотало, все сильнее и сильнее, закладывая уши…

Так же резко, как ухнула вниз, тропинка выровнялась. Впереди стало светлее, нож света разрезал темноту на две части — и Леху вынесло из скал.

В несколько шагов Леха сбросил скорость и встал. Потом, медленно и очень осторожно, повернул голову так, как ей полагалось сидеть на шее. Под затылком хрустнуло, стрельнув болью дальше в спину… Леха оскалился, но боль отпустила. Кажется, пронесло. Цел.

А сзади все ревело и грохотало из щели, словно там катилась целая лавина…

Леха стоял, жмурясь от яркого света, и озирался. Пустыня осталась по ту сторону стены. Здесь все было иначе.

Огромная долина, сплошь покрытая камнями: здоровые валуны, булыжники, мелкая щебенка — и ни кусочка простой земли.

Далеко справа среди этих камней сверкали голубые зеркала — целая россыпь озер. Маленькие, еще меньше, совсем крошечные, уже не озерца, а просто большие лужи… Много-много. Над ними, над самой водой, клубились тучи. Густые, тяжелые, иссиня-черные. С проскакивающими всполохами зарниц.

А слева, метрах в ста пятидесяти от прохода…

Леха зажмурился и помотал головой. На миг показалось, что тепловой удар все-таки схлопотал.

Но когда открыл глаза, видение не пропало. Огромное скопление… чего? Вышек? Это было настолько странное зрелище, что даже и сравнить-то не с чем.

Какие-то странные конструкции из металлических балок, перекладин, решетчатых ферм… Если на что-то это и походило, то, пожалуй, на огромные мачты электропередачи. Только перевернутые вверх тормашками: узкой вершиной вниз, а кверху расширяясь. Поднимались над землей метров на пятьдесят и стояли впритык друг к другу. И все эти балки, перекладины, решетчатые фермы — все это вверху смыкалось, переплетаясь в единое целое.

И все это отполированное, зеркально гладкое. В этих металлических джунглях отражалось солнце, отражались его отражения, отражались отражения отражений, все множась и множась… Миллионы крошечных злых солнышек били оттуда по глазам, как острые булавки, и… Позади с шорохом осыпались камни. Леха крутанулся назад, оступаясь на булыжниках. От прохода его отрезали. У входа в щель стоял здоровенный… кабан? Вытянутое свиное рыло с огромным пятачком, шкура розовая, как у вареного поросенка, только уши черные. Изо рта, задирая верхнюю губу, торчат клыки. Стоял он как и оставшийся далеко в обучалке сатир, на двух ногах. Только ростом был не метр с кепкой, а все два двадцать. А в передних лапах — почти как человеческие руки, только очень мускулистые — что-то похожее на кусок толстой трубы. С одной стороны пошире и потяжелее, с другой поуже, можно удобно ухватиться…

Выломал в тех металлических джунглях? Кабан держал железяку, как дубину. Умело так, уверенно.

— Волик, нах… — пробасил кабан, ухмыляясь. С ленцой сплюнул и шагнул на Леху, лениво покручивая в руке железяку, как биту.