Сказка про крылья - Елена Валл

Бесполезно. Самым ужасным было то, что копии не исчезали после того, как она отходила от зеркала – они множились. Десятки поддельных эмоций, ложных чувств, ненастоящих людей! У Леночки закружилась голова. Она почувствовала, что теряет силы, а вместе с ними и сознание.

Чьи-то руки поймали её и бережно опустили на землю.

– Тебе плохо? – это был Лёша.

Леночка смотрела на него, но не могла ответить: не было сил. Копии множились и, казалось, забирали всю её жизненную энергию. Её била мелкая дрожь. Было тяжело дышать, немели руки и ноги, она в буквальном смысле слова переставала чувствовать себя. Лёша поднял её на руки и понёс прочь с поляны, обратно в ущелье.

13

Он посадил её на землю и прислонил к горе. Дышала она тяжело и прерывисто, тело продолжала бить дрожь, взгляд был немного безумен. Лёша достал воду и стал её поить. Леночка жадно глотала… а после отключилась.

Когда Леночка пришла в себя, она поняла, что Лёша тряс её и брызгал водой в лицо.

– Слава Богу, пришла в себя! Я чуть с ума не сошёл.

– Я норм, вроде… Просто как-то резко силы покинули. Не знаю… все эти копии – они как будто пили меня, и чем больше было их, тем тяжелее становилось мне.

– Копии?..

– Отражения, которые как я, но не совсем я. Как будто моя копия, которая старается не показывать мне меня.

– Как маски, скрывающие твоё настоящее лицо и настоящие чувства?

– Да, что-то вроде этого. Но как ты догадался?

– Я не догадался – я видел. А ещё я почувствовал ложь во всех эмоциях, которые отражались в зеркалах.

– Да, и я почувствовала. Это неприятно, не говоря о том, что, похоже, смертельно утомительно.

– И что думаешь? У тебя есть предположения на этот счёт? Что нужно сделать, или как это вообще связано с тобой?

– Боюсь, что есть, но….

– Что «но»?!

– Это не так-то просто даже произнести, не говоря о том, чтобы признать, – ответила Леночка.

– А выдерживать, как они тебя пьют, проще?!

– Нет, это ужасно, я не могу в этом быть…

Она опустила глаза, ей сложно было смотреть на него.

– Знаешь, я как будто жила не своей жизнью, не знаю, как объяснить… Вот я взяла и запрятала реальную себя очень далеко, чтобы никому никогда не показывать. И по ходу переборщила немного, потому что сама перестала понимать и помнить, а какая я? Чего вообще хочу? Где мои желания, а где нет? Я не могла оставаться одна, и не потому, что боялась одиночества. Я не могла быть наедине с собой, так как совсем не знала, какая я. А оставаться наедине с чужим человеком некомфортно.

И я цеплялась за людей. Я отчаянно нуждалась в них. Я пыталась ими заполнить пустоту в себе. Я отражалась от них, я была такой, как им надо, и тогда, когда надо. По крайней мере мне хотелось так думать. Иногда мне было грустно или обидно, но я не хотела этого показывать, не хотела, чтобы кто-то подумал, что у меня что-то не так. Да и кому интересно с таким человеком? Такого человека хочется пожалеть, а я боюсь жалости. Она жалкая, понимаешь? Жалость непривлекательна, и, в конце концов, обидна мне.

«Плевать, у меня всё хорошо! Мне совсем не больно, понятно?!» – вот был мой девиз, как бы сильно всё ни разрывалось в груди. И даже когда люди видели, или нет, не так, не видели (я мастер создания идеальных масок), а скорее чувствовали, что что-то не так, я всячески старалась это скрыть.

– Но зачем?! – спросил Лёша. – Ведь все люди испытывают разные чувства. Да, многие из них неприятны, но это нормально. Не бывает ведь так, чтобы человек был такой весь только позитивный, радостный и сильный. Это ведь… нечеловек какой-то?!

– Именно, по-другому и не скажешь, – Леночка осознавала всю абсурдность своего поведения. – Понимаешь, это я сейчас об этом говорю и сама удивляюсь. А тогда мне это казалось нормой. Все знали меня хорошую. Я играла десятки идеальных ролей: идеальная дочь, идеальная подруга, жена, студентка, работник и так далее. Маски сменяли одна другую на протяжении дня. Маски были нужны для того, чтобы не быть уязвимой. Мне казалось, что если я покажу истинные свои чувства, то люди могут сделать мне больно, как-то навредят мне. Мне казалось, что безопаснее, чтобы они не знали. Пусть у них будет образ, созданный мною. И плевать, что это фальшь – так безопаснее. Мне кажется, я никому и не доверяла по-настоящему.

Если люди никогда не видели, что я плачу или что мне плохо, значит, они никогда не смогут меня обидеть. Если не видели, как я боюсь, то не смогут меня напугать. Мне кажется, даже родители не знали, какая я. Нет, не кажется. Не знают.

Но самое страшное не это. Самое страшное то, что я сама этого не знала! Я не знала, какая я настоящая. За всем этим ворохом масок я сама себя перестала понимать и чувствовать. Ты видел, что было со мной, когда мы входили в пещеру?

– Да. Ты была сама не своя. Похоже на приступ паники.

– Так и есть, это была паника. И я действительно была какая-то сама не своя по жизни. Быть не своей – это тяжело, это плохо. Это означает не знать, как чувствовать, не уметь этого.

– Прячась, ты пыталась не быть уязвимой для других, быть в безопасности?

– Думаю, да.

– Как ни странно – хоть мне это и кажется немного безумным, уж прости, – но логика в этом есть: нельзя сделать плохо тому, кого нет. Есть только одна проблема: тот, кого нет – его нет, понимаешь? Он не живёт.

– Лёш, я понимаю это сейчас, но как мне это было понять раньше?! Сколько себя помню, я всегда была такая. Никто не учил меня жить по-другому. Пока сама не набила шишек – не осознала.

– Да уж, некоторые вещи лечатся только граблями, – сказал Лёша философски.

– И не с первого раза, – подтвердила Леночка.

– Получается, что все эти отражения – это твои маски?

– Получается, что так.

– Они явно тебя ослабляют, и нужно от них как-то избавиться. Если ты хочешь, конечно.

– Хочу, ещё как хочу! Когда я впервые увидела их вот так, со стороны, они стали мне противны. Я же никогда не видела, как это выглядит, не наблюдала их со стороны. А ещё я почувствовала, каково под ними мне настоящей. Когда я