Коридоры времени - Пол Андерсон

— Ну… конечно. Если никто не будет против.

— Я бы хотела поехать с тобой на юг, — сказала она задумчиво.

Он представил ее на Критском невольничьем рынке, или — недоумевающую, растерявшуюся — в его собственном мире машин и вздохнул.

— Этого никак нельзя. Хотя мне очень жаль.

— Я знала это. — Голос ее был спокоен, в нем не было и следа жалости к самой себе. В неолите человек привычно принимал неизбежное. Даже долгая изоляция Аури под сенью обрушившегося на нее гнева богов не лишила ее способности радоваться.

Локридж посмотрел на девушку. Аури сидела, гибкая и загорелая, опустив руку в булькающую воду. Какая судьба ее ждет? История забудет клан Тенил Оругарэй; от него останется разве что несколько реликтов, извлеченных из болота; задолго до того она обратится в прах, а когда не станет ее внуков — если она проживет достаточно долго, чтобы их иметь, в этом мире диких зверей и не менее диких людей, бурь, наводнений, неизлечимых болезней и неумолимых богов, — навсегда угаснет последняя память о ее нежности.

Он увидел перед собой оставшиеся несколько лет ее юности, когда она сможет обогнать оленя и провести целую летнюю ночь в поцелуях; детей, следующих нескончаемым потоком: так много их умирало, что каждая женщина должна была рожать как можно чаще, чтобы не вымерло само племя; он увидел ее в зрелые годы, почитаемой в качестве хозяйки дома вождя, видящей, как вырастают сыновья и дочери, а ее собственные силы угасают; наконец, в возрасте, когда она отдает совету накопленную мудрость, а ее мир суживается слепотой, глухотой, выпадением зубов, ревматизмом, артритом, и единственное время, остающееся ей, — в полузабытом прошлом; наконец, последний образ — съежившаяся и чужая, отправляется она в последний путь через отверстие в крыше усыпальницы, означающее новое рождение; в течение нескольких лет — жертвоприношения перед гробницей и невольная дрожь по ночам, когда снаружи скулит ветер: ведь, может быть, это ее дух вернулся; и — темнота.

Он увидел ее через четыре тысячи лет, четырьмя тысячами миль западнее: вот она склонилась за тесной школьной партой; затянувшееся отрочество, скука и бессмысленность, возбуждение и разочарование; замужество или несколько замужеств — жизнь с человеком, чье дело — продавать то, что никому не нужно, чего никто не желает, жизнь с закладными и жестким ежедневным расписанием; принесение в жертву всего своего существования, кроме двух недель в году, ради покупки всяких дурацких устройств и выплаты налогов; дым, пыль и отравляющие вещества, которыми приходится дышать; вот она сидит в машине, за карточным столом, в косметическом кабинете, перед экраном телевизора, — ей еще нет двадцати, но тело уже утратило гибкость, во рту гнилые зубы; жизнь в стране — оплоте свободы, среди самой могучей нации из существовавших на земле, пока она пыталась освободиться из-под власти тиранов и варваров; жизнь под страхом рака, инфаркта, психических заболеваний и заключительного ядерного пожара…

Локридж отогнал видение. Он знал, что несправедлив к своей эпохе, — да и к этой тоже. В некоторых местах жизнь была тяжелее физически, в других — в духовном плане; и там и тут она иногда погибала. В лучшем случае боги даровали лишь малую толику счастья, все остальное было просто существованием. В целом Локридж не думал, что они были к здешним людям менее благосклонны, чем к нему. И именно здесь было место Аури.

— Ты много думаешь, — сказала она робко.

Он вздрогнул и забыл сделать гребок. Весло повисло над водой. Блестя в горизонтальных лучах заходящего солнца, с него стекали прозрачные капли.

— Да нет, — отозвался он. — Просто мысли блуждают.

Опять он не так выразился. Дух, блуждающий в мыслях или во сне, может посещать удивительные, таинственные сферы. Аури посмотрела на него с благоговением.

Прошло несколько минут. Тишина нарушалась только разрезающим воду челноком да далеким криком возвращающихся гусей.

— Можно я буду звать тебя Рысью? — вдруг тихо спросила Аури.

Локридж заморгал в недоумении.

— Я не понимаю твоего имени — Малькольм, — объяснила она. — Значит, это сильная магия, слишком сильная для меня. Но ты похож на большую золотую рысь.

— Ну что ж… — Это было очень по-детски, но он был тронут. — Если хочешь. А вот для тебя, мне кажется, ничего лучше Пера Цветка не придумаешь.

Аури покраснела. Они замолчали и поплыли дальше в тишине.

Постепенно Локридж начал сознавать, что тишина окружает их слишком уж долго. Обычно так близко от деревни слышалось множество разных звуков: крики играющих детей, приветственные возгласы приближающихся к берегу рыбаков, пересуды домохозяек; иногда — победная песня охотников, подстреливших лося. Но они уже повернули направо, Локридж греб между сужающихся берегов бухточки, но не слышалось ни одного человеческого голоса. Он взглянул на Аури: возможно, она знает, в чем дело? Она сидела, подперев рукой подбородок, и смотрела на него, ничего кругом не замечая. У Локриджа не хватило духу заговорить; вместо этого он поплыл вперед — быстро, как только мог.

Показалась Авильдаро — крытые дерном мазанки на фоне древней рощи, сгрудившиеся вокруг Длинного Дома церемоний — роскошного, по сравнению с хижинами, строения из дерева, кирпича и торфа. Рыбацкие лодки были вытащены на берег, там же сохли растянутые на кольях сети. В стороне, в нескольких сотнях ярдов, располагалась помойка. Люди Тенил Оругарэй уже не жили, в отличие от своих предков, непосредственно у подножия этой горы раковин, костей и прочих отбросов, но они сносили туда требуху, которой кормились полуприрученные свиньи, поэтому над площадкой роились тучи мух.

Аури вышла из оцепенения и нахмурилась.

— Никого нет! — воскликнула она.

— Кто-нибудь должен быть в Длинном Доме, — предположил Локридж. Из отдушины в крыше вился дымок. — Надо посмотреть. — Он был рад, что на боку у него висит «уэбли».

С помощью девушки он вытащил челнок на берег и привязал его. Держась за руки, они вошли в деревню. Вечерние тени заполнили проходы между хижинами; внезапно потянуло холодом.

— Что это значит? — В голосе Аури звучала мольба.

— Если и ты не знаешь… — Он ускорил шаг.

Из зала собраний явственно слышались голоса. Двое юношей стояли на страже снаружи.

— Они здесь! — крикнул один из них; копья опустились перед Локриджем.

Вместе с Аури он прошел через завешенную шкурами дверь. Некоторое время понадобилось, чтобы глаза привыкли к темноте. Окон в помещении не было. Дым щипал глаза — огонь в центральном очаге считался священным, ему никогда не давали погаснуть. (Подобно большинству примитивных традиций, это имело и практический смысл: разжигание огня было до изобретения спичек непростым делом, а здесь любой мог, если понадобится, запалить головню.) Его разжигали, вороша угли, покуда не начинали плясать, треща, языки пламени, отбрасывающие беспокойные отсветы на закопченные стены и столбы, украшенные грубо вытесанными магическими символами. Внутри Длинного Дома столпились все жители деревни — около четырехсот мужчин, женщин и детей сидели на корточках на земляном полу, невнятно слышались их голоса.