Вскормленные льдами - Александр Плетнёв

Так что прихватить хоть какой-то участок «Великой Сибирской полыньи» всё же рассчитывали8.

Формировали караван несколько в иной ордер (порядок следования) – «черноморцев» объединили и поставили за двумя «бородинцами», которые должны были «трамбовать» за ледоколом дорогу, дабы льдины не успевали заползти в ледовый канал. «Ослябя» так и оставался концевым.

Протяжённость моря Лаптевых (кстати, в это время носящего имя Норденшёльда) с запада на восток, а в нашем случае от выхода из пролива Шокальского до ориентировочной точки – траверза острова Котельный архипелага Новосибирские острова, чуть меньше тысячи километров9.

Пролив Шокальского (хрен тебе, Зиновьишко, привычней нам именно так) форсировали достаточно легко, вышли в море Лаптевых и там сразу как-то с ходу прогрызли с десяток-полтора миль. А потом началась мутотень со всеми «прелестями» прохождения в тяжёлых льдах.

Выше к норду действительно лежали паковые льды. Но и к югу спускаться смысла не было – ледяное покрытие тоньше не становилось. А так хоть можно было сократить путь высокими широтами.

Шли тяжело, делая порой каких-то десять навигационных миль за все те же десять часов, так как даже это, несравнимое с паком ледяное поле оказало достойное сопротивление.

Искали слабины (незаметные трещины между ледяными полями) и двигались по их кромкам, зигзагами, чуть ли не петляя.

Были и совсем напряжённые моменты: случались облипания судов (адгезия), когда по бортам судов образовывалась снежная «борода», как свинцовым грузом стопорящая движение.

Однажды «Ямалу» пришлось покидать своё место в ордере и выкалывать изо льда завязший концевой броненосец, включая пневмообмыв. А потом поочерёдно оббегать все корабли, так как те успевали застрять в ледовой каше.

Но в целом для «ямаловцев» шла, что называется, рутина… чуть морока, а где, конечно, и геморр. И то только из-за ответственности за идущих позади.

Для остальных же (следующих за ледоколом «новичков») реальный напряг. Мандраж.

И скребло кому-то по ушам-мозгам-по сердцу, когда скребло по борту. Особенно тем, кто не с верхотуры мостика на вахте, а сидел непосредственно «за стенкой», слыша весь ледовозубовный скрежет эхом от переборки к переборке.

Ледовую разведку снова проводили лишь беспилотниками, гоняя их и в хвост, и… в крылья, и… в электронную начинку. Вот в один из таких полётов техника, наконец, взбунтовалась – случилось происшествие, имевшее знаковое продолжение, которое оклемавшийся в психическом плане Шпаковский прокомментировал: «Не одна я в поле кувыркалась, не одной мне ветер… дул!»

– Кто о чём, а эти всё о бабах! – Черто́в «подкрался» на правое «крыло» мостика, где на рулях стоял старпом, перекидывая ручки с «малого» на «средний», перекидываясь фразами со Шпаковским.

Несмотря на чёткий график вахт, капитан всегда находится как бы «над» и «вне» этих расписаний. Когда мог – «балдел» целый день, а когда вынужден был подскочить среди ночи, при тряске ледокола на сложном участке, проторчав на мостике до утра. И завтрак пропустив.

– Да. До обеда ледовая ситуация была «недетская», но сейчас нащупали – трещина хорошо идёт и практически на восток. Так что пяток миль пройдём шустро, – вольно доложил старпом, – сам же видишь.

Широкие прямоугольные иллюминаторы, как засвеченные экраны – полярное солнце роняло на белую равнину тысячи искринок, слепя, заставляя щуриться.

Заявленная трещина, сужаясь в тонкую изломанную линию, терялась, уходя на милю вперёд.

– Ща ещё «птичка» должна стартовать, – помощник, не отрывая взгляда от передней панорамы, качнул головой в сторону центра мостика, где над выносным пультом склонился оператор. – Впереди ночь. Дорожку следует основательно просканировать.

Черто́в покивал, соглашаясь: «Беспилотники. Радарчик там на них килограммов на пять-семь, а выдача супер. Оказались на редкость удачными машинками. Без них пилотяг бы точно замудохали».

И напомнил, отвлекаясь:

– Ну и? Что там о бабах?

– Да рассказываю я о своей бывшей, – воспоминание было, видимо, так себе, потому как старпом криво усмехнулся. – Закладывать она хорошо стала, когда у нас ещё всё нормально было. А мне чё? Мы тогда ещё молодые были – весело, непритязательно.

– Погоди, – прищурился кэп, – это та полукровочка с Тикси?

– Ага. А ты помнишь?

– Ну, так стишок экспромтный про водовку разве забудешь.

– Гля! А чего я не в курсе? – делано возмутился Шпаковский. – Декламируй.

Старпом глянул на кэпа, получив подбодрение:

– Давай, давай. Я и сам дословно уж не помню. Тряхни стариной.

– Мэ-э-м, – потянул малость помощник, смущаясь с ухмылочкой, – примерно так…

– Ва-а-ах, дарагой! Да ты жжёшь, романтик! – заржал Шпаковский. – Пушкин с Есениным отдыхают!

За смехом слышали, что парень с казанского ОКБ, который корпел за дальним пультом у экрана беспилотника, подал голос, зашумел и даже рукой что-то изобразил, привлекая внимание. Думали – тоже на «поэзию» отреагировал, поддержав веселье. А он уже громче:

– Товарищ капитан! Андрей Анатольевич! У нас проблема!

* * *

Картинка была чёткая – высота полёта у «птички» всего с километр. Шли данные со сканеров. А вот курс – вместо восточно-оптимального, практически на норд.

– Мы его на ветер подняли, – объяснял инженер с «Сокола», – стали выводить на курсовой, а он чуть добрал к востоку и всё. Такое впечатление, что не принимает команд.

– И что с ним будет?

– Будет идти по прямой до выработки горючего. Километров двести, если высота прежняя останется. Часа три. Вот ведь невезучий – то мишка его покоцал, то вот теперь…

– А потом упадёт? Кирдык машине?

– По программе после выключения двигателя должен автоматически раскрыться парашют. Воткнётся радиомаяк. Так что найти и подобрать мы его вполне сможем.

Капитан переглянулся с помощником:

– Двести кэмэ. Это только вертолётом – гнать винтокрыла, сжигать ресурс и…