Нежная война - Джулия Берри

Военный оркестр страшно популярен в Спартанберге. Днем продавцы в магазинах оскорбляют их в лицо, городские хулиганы бьют в подворотнях, а полк из Алабамы угрожает линчеванием, но их музыка слишком хороша, чтобы ее игнорировать. Спартанберг не может усидеть на месте, притоптывая ногами и хлопая в ладоши. Молодежь пускается в пляс прямо на газоне. Они не хотят видеть черных музыкантов в своих отелях, но танцевать под быстрые ритмы Джима Эйропа не только нормально, но даже модно.

И все же опасность нависла над ними, как грозовая туча. Обри, который может барабанить с закрытыми глазами, видит, как танцуют симпатичные девушки. Он проводит все время с мужчинами, поэтому ему хочется смотреть еще и еще. Возможно, он мог бы сделать это в Нью-Йорке, но здесь? Даже симпатичное личико не стоит того, чтобы тебя повесили на ближайшем дереве.

Письма его матери полны тревоги и предостережений. Она выросла в Миссисипи и знает о линчевании все. Обри постоянно думает о том, не умрет ли он «в» своей стране, прежде чем ему выпадет шанс умереть «за» свою страну. В любом случае, он предпочел бы жить.

Концерт заканчивается, и солдаты ровным строем маршируют обратно в свои бараки, а зрители расходятся по домам. Ярость толпы была умиротворена, но только на сегодня. Пройдет еще неделя, и напряжение снова захлестнет массы. В надежде подавить расовые бунты, армия решит, что им не место в Соединенных Штатах, и никто из англоговорящих солдат на Западном фронте не захочет служить рядом с ними. Поэтому США предложит их Франции в знак доброй воли. Сбросит с рук, как горячую картофелину.

Швырнет подальше, как гранату с сорванной чекой.

– Не то чтобы я возражал против истории о солдате, но как мы перешли от английской девчонки и ее парня к американскому пианисту? – вмешивается Арес. – Я что-то пропустил?

– Их истории пересекутся, – объясняет Аполлон. – Скоро.

Арес пожимает плечами.

– Не то чтобы мне было до этого дело.

Ну конечно.

– Мне остаться, богиня? – спрашивает Аполлон.

– Конечно, – отвечает она. – Ведь нам еще столько нужно рассказать.

Ровно в час Хейзел Виндикотт спустилась вниз, обошла «Королевскую бороду» и направилась к месту встречи. Где-то на задворках ее сознания метался призрачный страх: Джеймс не придет.

Она почти соскучилась по нему. Джеймс стоял, прислонившись к стене, на том месте, где они разговаривали накануне.

– Только посмотри на себя, – сказал он.

– Легко, если ты принес с собой зеркало.

Теперь они знали друг друга немного лучше, но при этом у них не осталось вежливых формальностей, за которыми можно было спрятаться. Никакого сценария. Мои бедные крошки.

– Давай поскорее уберемся отсюда, – предложил Джеймс, и, схватив его за руку, Хейзел побежала вниз по улице.

– Не так быстро, – засмеялся он. – Да ты в гораздо лучшей форме, чем я.

Джеймс достал из кармана карту и расписание поездов.

– Так вот, мисс, «ты не очень хорошо знаешь Лондон», – сказал он. – Спешу сообщить, что я со всем разобрался.

– Неужели?

– Так точно-с. Мы отправимся на станцию в Боу, а оттуда – прямиком на Глостер-роуд, – он сверился со своими записями. – Потом проедем одну остановку по Линии Пикадилли к Кенгсингтон-стрит. Оттуда мы дойдем до Гайд-парка.

– Так ты теперь светский человек, знаток города. Впечатляет.

– Не смейся надо мной.

Снова эти ямочки.

Они добрались до станции, купили билеты, забежали в поезд и рухнули на сиденья. Поезд тронулся, и за окном потянулись виды Лондона. Джеймс смотрел на линию горизонта, потому что пялиться на Хейзел было бы просто грубо.

– Ты подмечаешь все здания, да?

– Разве?

– Какие здания нравятся тебе больше всего?

Никто еще не спрашивал его об этом. Джеймс перевел взгляд на свою спутницу, чтобы убедиться: она спрашивает из вежливости, чтобы поддержать разговор? Но Хейзел смотрела на него широко открытыми глазами, полными любопытства. Она правда хотела знать.

– Конечно, мне нравятся величественные старые постройки. Ратуши, церкви и правительственные здания, – он повернулся к ней. – Но польза волнует меня куда больше, чем красота. Например, больницы. С тех пор, как началась война, нам не хватает госпиталей. Они могли бы быть больше и современнее, с улучшенным водопроводом и проводкой. Я много об этом читал.

– Разве нам нужны будут такие больницы, когда война закончится? – спросила Хейзел.

– Ты хотела сказать «если закончится».

Он сразу же пожалел о своих словах.

Хейзел накрыла его руку своей ладонью.

– Не говори так. Война должна закончиться.

Джеймс отважился посмотреть ей в глаза.

– Я был ребенком, когда она началась, – сказал он. – Теперь мне приходится напоминать себе, что когда-то жизнь была нормальной. Все родственники собирались на Пасху. Летом мы с двоюродными братьями и сестрами ездили к бабушке на море и играли на пляже. Строили замки из песка.

Хейзел, у которой не было даже дальних братьев и сестер, тут же представила себе эту радужную картину во всех красках.

– Один из моих двоюродных братьев погиб при битве на Сомме, – сказал Джеймс. – Другой лишился ноги.

Хейзел склонилась к его плечу.

– Какими они были?

Он задумчиво посмотрел в окно.

– Они были футболистами, – юноша грустно улыбнулся. – Уилл был ловким, а Майк – быстрым. Это нужно было видеть.

– Война скоро закончится, – сказала Хейзел. – Не могут же они быть настолько безумными, чтобы позволить ей длиться вечно. Кроме того, американцы уже на подходе. Думаю, немцы их боятся.

Джеймс невесело рассмеялся.

– Я полагаю, немцы так же упорны, как и американцы. Но численность американцев куда выше, им стоит только добраться до Франции, – он вздохнул. – Я бы хотел, чтобы они прислали пару миллионов человек на этой неделе. Если бы война закончилась в воскресенье, мне не пришлось бы туда ехать.

Хейзел просунула руку ему под локоть.

– Давай надеяться, что они пришлют людей, – сказала она. – Миллион в понедельник. Миллион во вторник. Еще миллион в среду.

Он улыбнулся, но в его глазах стояла печаль.

– Я трус, да? Теперь ты это знаешь.

Хейзел дотронулась до его щеки.

– Ты не трус, – твердо сказала девушка. – Ты хочешь жить, как и все люди, – она улыбнулась. – Мне бы тоже хотелось, чтобы ты жил.