Золото Монтесумы - Икста Майя Мюррей

— Меня интересует, располагаете ли вы еще… какими-нибудь сведениями о нем?

— Сведениями? Об этом письме? Нет, больше я о нем ничего не знаю. Хотя могу сказать, что когда-то им интересовался ваш отец.

— Это письмо принадлежало Томасу?

— Да, он купил его у меня четырнадцать лет назад! Старина Томас долго пытался решить головоломку и был уже близок к разгадке. Но потом, как вы знаете, помутился рассудком и умер. Поэтому я, так сказать, извлек письмо из его имущества и снова продал, на этот раз нашему приятелю Морено. У меня довольно своеобразный бизнес, признаться, все это доставляет мне множество проблем. В настоящее время я всеми силами стараюсь избежать встречи с… как вы их называете? С полицией?

Меня до того бесила его болтливость, что я только молча стиснула трубку, ожидая момента, чтобы вклиниться в монолог.

— Но к чему вдаваться в эти досадные мелочи? Лучше поговорим на более безопасную тему, то есть о Томасе. Он же был меланхоликом? Очень поддавался настроению, как и его дочь. Даже военный опыт не особенно помогал ему справляться с дурным настроением. Поэтому я не удивился, когда услышал, что он скончался в Италии. Это было так похоже на него — уехать и никому ничего не сказать… Постойте! Вы ничего не слышали? Что-то похожее на вой сирены?

— Что? Нет, не слышала.

— Вы уверены? А по-моему, кто-то кричит в рупор.

— Вы говорите, что он умер здесь, в Италии? Но как это случилось?

— Значит, вы не знаете? Ну, этого я сказать не могу. Послушайте, мне очень жаль, что у вашей семьи такие огромные неприятности, но вам стоит поблагодарить меня, хотя бы за то, что если бы я не разрекламировал ваши таланты мистеру Марко, вы бы давно уже превратились в корм для рыб. А что касается письма, то можете быть уверены, что оно никакая не фальшивка. Иначе ваш отец никогда бы не заинтересовался им. Если вы истинная дочь Томаса, то непременно разгадаете эту загадку. У всех де ла Роса прямо талант к распутыванию всяких ребусов да закавык, такой уж у них склад ума. Так что Марко не станет вас убивать. Я бы порекомендовал вам, в связи с этой охотой за сокровищем, заморочить ему голову цитатами из латыни да заманить его в разные поездки, тогда он и думать забудет, что хотел отомстить. Куда там! Марко станет вашим самым преданным другом. Я уверен в этом. А потом, когда найдете золото, придумайте способ подсунуть ему какой-нибудь особо сильный яд. И не забудьте, что мне причитается моя доля.

— Сеньор Сото-Релада…

— Ну вот и хорошо, что поговорили… Извините, я должен уходить! Действительно слышна сирена… О черт! Уже и проблесковые огни видно… Красные огни… Мне необходимо исчезнуть… Извините… Прощайте, Лола!

— Сеньор…

— Mucho gusto![3]

С этими словами он бросил трубку.

Выйдя из ванной и размышляя над этим странным разговором, я вдруг поймала себя на мысли, что мне нечего накинуть, кроме моего монашеского одеяния. Вспомнив слова Андрианы по поводу ужина и вечернего платья, я быстро подошла к гардеробу и распахнула резные дверцы. Меня ослепил богатый выбор шелковых нарядов с вышивкой золотом и серебром, с хрустальными подвесками, изящными рюшами, оборками и венецианскими кружевами.

Ахнув от восторга, как-никак я женщина, и облачась в платье из шуршащего переливчатого шелка с декольте, как у Марлен Дитрих, я услышала короткий стук, а затем скрежет в скважине.

В комнату торжественно вплыл Марко Морено в элегантном смокинге. Увидев меня в столь великолепном наряде, он смущенно закашлялся и отвернулся.

— Простите, мне показалось, вы уже готовы.

— Как вы попали сюда? — сухо спросила я, поспешно оправляя платье.

Он показал мне ключ.

— Не так давно вы возмущались, что нам предоставили один номер на двоих. Ай да Лола! Выглядите просто замечательно! Как настроение?

Не желая сообщать ему о разговоре с Сото-Реладой, я произнесла:

— А вы как думаете?

— Кажется, вполне подходящее.

— И ошибаетесь.

Быстро повернув голову в сторону коридора, я услышала звук открывающейся двери, шаги и приглушенный женский смех. Это был голос Андрианы.

— Похоже, вы опять изучали письмо? — указал Марко на разбросанные на кровати страницы. — Возникли какие-нибудь новые соображения?

— Да, и не одно, а сразу несколько.

— Позвольте узнать, какие именно? — Он собрал страницы и помахал ими в воздухе. — Тогда я подкину еще одну идейку. Вы определили это письмо как фальсификацию, хотя есть вероятность того, что по каким-либо причинам у человека может измениться почерк. Вы сравнивали это письмо с тем, которое показала вам доктор Риккарди. Его Антонио писал папе Льву X, правильно? Оно датируется началом шестнадцатого века, когда Антонио только что прибыл в Тимбукту. Тогда он был юным безумцем, подвергал мусульман всевозможным гонениям, превращал их в рабов, но все это осталось в прошлом. Вскоре после возвращения из Америки он женился, потом вынужден был покинуть Флоренцию, и мое письмо было им написано уже спустя много лет.

— Письмо Томаса, — поправила я его.

Марко только ухмыльнулся:

— Образно говоря, оно было написано совершенно другим человеком! Антонио перевалило за сорок. Это был старик, утомленный жизнью и к тому же страдающий меланхолией. В этот период он и пишет послание, которое я держу в руках.

Я где-то читал, что каждый раз, когда Шекспиру приходилось расписываться на каких-либо документах, его подпись немного, но отличалась от предыдущей. В данном случае разница в почерке действительно бросалась в глаза. Вы забыли, что Антонио очень болел?

Я мрачно кивнула:

— Он писал это письмо, умирая от своей болезни.

— Вот именно! Антонио называл недуг, поразивший его, патологическим состоянием. Никто не знает, что это было за состояние, скорее всего нечто вроде психического расстройства или паралича. Кроме того, у него была повреждена рука, в результате чего могли измениться высота букв, все эти соединения, нажим на перо, разве нет?

Подумав, я вынуждена была согласиться, что предположения Марко не лишены основания.

— А вы разбираетесь в вопросах почерка гораздо больше, чем я думала.

— Потому что это письмо целиком меня поглотило! Кажется, я наконец-то понял свое призвание.

— К чему? К изучению истории?

Он помедлил, задумчиво глядя на письмо.

— Скорее, к политике. Это имеет отношение к моему наследию.

— Я вас не понимаю.

— И не надо. — Он подошел ближе. — Сейчас имеет значение это послание. Я уже видел вас за работой, когда вы буквально пожирали его глазами, находясь в таком возбуждении, что мне пришла в голову мысль предложить какой-нибудь транквилизатор. Я вас отлично понимаю, потому что и сам не в силах ни на минуту забыть о загадке! В этом письме кроется обещание чего-то страшно заманчивого, не так ли?