Княгиня Монако - Александр Дюма

Месье обратился за помощью к прорицателям. Кампанелла показал ему в зеркале лицо убийцы, но герцог его не знал. Посредством магического искусства колдун извлек из зеркала портрет злодея; было изготовлено и роздано множество его копий, чтобы облегчить поиски, но все оказалось тщетно. Мне думается, что в ряду происшедших тогда событий лишь это преступление может быть соотнесено с тем, что я узнала столь необычным образом. Мы так и не смогли догадаться, кто был убийцей и почему он так сильно ненавидел Месье. Очевидно, это был какой-то соучастник его заговоров против кардинала де Ришелье, погубленный герцогом Орлеанским вследствие его малодушия, безразличия и вероломства, ибо о соперниках Месье в любви думать не стоило. Оба сына Генриха IV, вечного повесы, не были похожи на своего отца.

В первые же дни Регентства грянула революция в Англии, и сестра двух этих принцев, супруга Карла I, изгнанная или, точнее, сбежавшая из своего королевства, укрылась во Франции вместе со своими детьми. Беглянку сразу же приняли как королеву и препроводили в Лувр, где ей отвели прекрасные покои и где ее окружало множество придворных. Едва лишь королева там поселилась, как моя матушка удостоилась ее личной аудиенции; королева бурно выражала радость — в юности она хорошо знала матушку, поскольку кардинал де Ришелье, как и кардинал Мазарини, всячески старался приблизить своих родственников к членам королевской семьи.

Английская королева была так добра, что соблаговолила попросить меня стать одной из подруг ее дочери, принцессы Генриетты; меня отвели к ней на следующий же день — отсюда моя привычка к непринужденному с ней общению. Английская принцесса заинтересовалась мной и моим, как считалось, необычайным умом. С тех пор мы больше не расставались и моя жизнь проходила рядом с принцессой и Пюигийемом. Граф, ревновавший меня ко всем, ходил с обиженным видом, когда я задерживалась в Лувре надолго; он забрасывал свои занятия и даже отказывался от еды. Во дворце Грамонов над этим подшучивали, и мой отец больше всех.

— Этот смельчак высоко метит, — говорил он, — он далеко пойдет. Действительно, кузен оправдал все надежды, причем оправдал их сполна! Я умолчу о смуте, баррикадах и сражениях, о господине коадъюторе и председателе Брусселе, о Парламенте и принцах — все это осталось в истории, но все же я хочу рассказать о нескольких событиях, ибо они меня потрясли.

Во-первых, о моем близком знакомстве с несчастным Танкредом де Роганом — он не преминул примкнуть к моей свите бастардов, будучи незаконнорожденным и в то же время не являясь им; иными словами, г-жа де Роган произвела его на свет без участия в этом мужа, и тем не менее ее сын именовался Роганом, несмотря на возражения его сестры, запрещавшей другим то, что она сама делала столь часто. Танкреда привела к отцу герцогиня, и он всем у нас понравился. Я нашла его красивее кузена, что привело Пюигийема в ярость, и он готов был затеять с Роганом ссору. Невыразимая печаль сквозила в чертах этого бледного лица — как неоднократно повторял сам Танкред, он был рожден для страданий. История мальчика чрезвычайно трогательна: его отняли у кормилицы, после чего он воспитывался в Голландии у какого-то галантерейщика и долгое время считал себя жалким сиротой. Госпожа де Роган, по ее словам, прятала сына от единоверцев, видевших в ребенке своего будущего вождя, который поведет их на новые религиозные войны. Великий герцог де Роган знал о существовании Танкреда и, по словам той же г-жи де Роган, всегда любил его как единственного сына. Несомненно одно: мальчик появился на сцене лишь после смерти герцога, внезапно, с претензиями на наследство, в то время как его сестра-девица уже определенно считала себя единственной и бесспорной обладательницей богатства. Эта история наделала много шуму; Парламент, рассматривавший дело, вынес нелепое постановление, которое ничего не решило.

Но тут за бастарда вступился сам Господь. В ту пору Танкреду было семнадцать лет, но выглядел он на все двадцать. Печаль и постоянные раздумья делали его еще старше. Как только этот несчастный увидел меня — а я была тогда не более чем юной девицей, — он заявил своей матери, что никогда не согласится взять в жены другую женщину, кроме меня. Это вызвало у нее удивление, тем более что положение Танкреда было чрезвычайно зыбким, невзирая на все надежды его поправить. Его досточтимая матушка была и по-прежнему оставалась одной из самых ветреных особ при дворе. Она обожала молодых людей и раздала бы им часть своего состояния, если бы ее дочь не исправила положение. Эта девица, вопреки всем и всему, вышла замуж за г-на де Шабо и сделала его герцогом де Роганом; понятно, что они изо всех сил старались не допустить признания Танкреда; возможно, в первую очередь старалась дама, ибо, за неимением герцогства, она оставалась всего лишь г-жой де Шабо, что было весьма немного.

Мой дядя-шевалье, в ту пору аббат де Грамон, чем он был весьма удручен, решил поухаживать за мадемуазель де Роган, и Шабо вызвал его на дуэль. Аббат храбро отправился на поединок; оказавшись на месте дуэли, он принялся потирать руки и сказал, что ему холодно; Шабо выглядел ничуть не лучше: они смотрели друг на друга и видели в лице противника свое трусливое отражение.

— Из-за чего мы деремся? — спросил Шабо.

— Клянусь честью, сударь, — отвечал аббат, — я и понятия не имею; к тому же, как мне кажется, мы вовсе не деремся. Возможно, это из-за того, что я спросил госпожу герцогиню, вправе ли ее дочь по-прежнему причесывать святую Екатерину. Вот что она мне ответила, и я этого не выдумал:

«Увы, аббат, моя дочь такая рассеянная, что она вполне может забыть шляпу святой в каком-нибудь углу, среди своих чепчиков».

Шабо был в ярости, но ничего не говорил. Стоял трескучий мороз; оба противника дрожали от холода и от страха. Словом, дуэль не состоялась. Узнав об этом, отец вскричал в гневе:

— Моему брату не нужны его аббатства; он желает именоваться шевалье. Я положу его в дорожный сундук и с гонцом отправлю к нашему отцу, чтобы он сделал из бездельника монаха.

У г-жи де Роган-матери была странная жизнь. Она легко меняла кавалеров, и у нее был длинный любовный список. Ее главными воздыхателями были господа де Кандаль, Миоссан и Жарзе. Танкред был сын г-на де Кандаля, хотя у него был белокурый чуб, как у герцога де Рогана, другого его отца, по поводу чего герцогиня постоянно поднимала шум. Она удалилась в Роморантен вместе с сыном и выпросила себе королевский охотничий округ, чтобы выделить что-нибудь Танкреду. Как только началась гражданская война, герцогиня отослала сына в Париж и посоветовала ему выступить против господина принца, который объявил себя защитником сестры Танкреда и его заклятым врагом. Рассказывая об этом обстоятельстве своей матери, Танкред говорил:

— Господин принц напрасно старается: мне известно, кто я такой, и я добьюсь своего.

Танкред продолжал учиться; с утра до вечера он оставался в академии и покидал ее исключительно ради меня, чем я чрезвычайно гордилась, поскольку вокруг говорили только о нем. Самые красивые дамы желали заполучить его в поклонники, он был героем дня. Но Танкред думал только обо мне. Если бы он остался жив, то я, вероятно, вышла бы за него замуж, ибо впоследствии мы узнали, что Парламент собирался признать его герцогом де Роганом, а бретонцы хотели вернуть ему его земли — они ненавидели Шабо и называли его самозванцем. Они чуть было не прогнали его, когда он приехал председательствовать на заседании штатов.